Нортланд

— Да, Маркус, это ты, — ответила Лили. Голос ее стал печальным. Он был политолог, и все, что мы здесь учили, прежде было ему известно, а вместе с этим и много больше. Маркус Ашенбах был одним из умнейших людей своего времени. И одним из самых безрассудных.

Он открыто высказывался против устройства Нортланда, называл его несправедливым и нежизнеспособным.

Таким молодым людям не стоит становиться профессорами, из них еще не выветрилась вся пассионарность, стремление изменять. Чтобы жить до старости надо предпринимать что-либо лишь во второй половине жизни, говорила моя мама, уже смирившись с тем, как все есть на свете.

Маркус Ашенбах мог знать множество вещей, а вот мудрость моей мамы прошла мимо него. Я видела его на экране, у него было умное, интеллигентное лицо, ему удивительно шли очки в золотистой оправе. Он был спокойным и голос его излучал уверенность. Это было интервью тех времен, когда он еще занимал место за университетской кафедрой.

— Безусловно, экономическое развитие Нортланда — это фантастика. Я бы предположил, что мы экспортируем товары. Хотя это физически невозможно. Я не хочу показаться городским сумасшедшим, но мне хотелось бы разрешить эту загадку.

Маркус на экране улыбнулся, не так открыто, как он улыбался теперь, но намного более радостно.

— В любом случае, суть моей теории в том, что создавшиеся условия не требуют государства как такового, не требуют репрессивного аппарата. Для того, чтобы развиваться дальше, нам необходимо освободить наши производственные силы. Я хорошо представляю себе смерть государства. Но для того, чтобы это состоялось, нам нужно добиться появления нового человека — свободного настолько, чтобы не быть способным привыкнуть к порядку насилия. Не думаю, что это возможно в нашем поколении. Думаю, это возможно после нас. Если мы будем хорошими родителями и учителями.

— Так как вы видите мир будущего? — спросил голос, чей обладатель оставался вне поля зрения. Маркус снял очки и протер их, затем, надев снова, сказал:

— Как кооперацию равных. Профессиональные союзы способны к самоуправлению, университеты способны к самоуправлению, на частную основу можно перевести даже здравоохранение. Общество регулирует себя намного лучше, чем нам кажется. В государстве нас удерживает репрессивный страх, идущий из начала времен. Своего рода невроз. Мы желаем контроля. У государства садомазохистская природа. Фактически, мы — посткатастрофическое общество. Я бы пошел еще дальше — любое общество после неолитической революции травмировано. Нам нужно проработать эту травму и переопределить основы взаимодействия друг с другом. Теперь мы на это способны. Люди изрядно выросли.

— Вы ищете корни проблемы в истории?

— К сожалению, мы больше знаем о древних цивилизациях, чем об ушедших недавно. Но я считаю, что история дает ответы не только на вопросы о прошлом.

Он снова снял очки, спокойно улыбнувшись. Его интеллигентное лицо выражало интерес, видимо он слушал следующий вопрос, кадр, однако, замер. Маркус Ашенбах был видной фигурой в научном сообществе. Лили отзывалась о нем с восторгом, Ивонн даже шутила, что она влюблена в Маркуса. А Хельга сказала, что они были бы отличной парочкой юных гениев.

Я посмотрела на пустое место Хельги, в груди тоже образовалась яма.

— А почему я на экране, Лили? — спросил Маркус. Он засмеялся, совсем не так, как засмеялся бы человек на видео. Но он им и был.

Мы не знали, что случилось с профессором Ашенбахом на самом деле. Он то ли связался с какой-то полумифической подпольной группировкой, то ли сказал нечто опасное о Нортланде прямо, без смягчающих абстракций. Это был красивый, молодой и здоровый мужчина, и Нортланду стало жалко это хорошее тело, сосуд для его воли.

Тех, кого схватили с ним повесили. Маркусу же сохранили жизнь, однако при условии фронтальной лоботомии. Не все доли мозга Маркуса Ашенбаха пережили это приключение, и иногда мне хотелось плакать, смотря на него. От беспомощности.

Жил-был человек, умный, интеллигентный, талантливый, и вот он живет, дышит, даже говорит, но от него ничего не осталось.

То, что было когда-то профессором Маркусом Ашенбахом, исчезло навсегда. Карл потрудился, чтобы он достался Лили не потому, что Лили об этом просила. Наоборот, она была в ужасе, она и сейчас не привыкла. Ее кумир достался ей, но вот в каком виде.

Карл добивался со свойственной ему зверской злостью двух вещей. Во-первых он намекнул Лили, что знает о ее пагубных пристрастиях к радикальным философам. Во-вторых, он ревновал ее, даже мысли ее (и особенно мысли) к Маркусу.

Впрочем, все мы любили Маркуса. Судьба человека, осуждавшего право государства иметь в собственности людей, стать, в конце концов, вещью в руках Нортланда. Это хорошая прививка против последующих рассуждений на эту тему. Что до Маркуса — я предпочитала думать, что это какой-то другой, очень похожий на него человек, да еще и тезка. Герои должны жить или умирать, но никоим образом не подвергаться символической кастрации.