Нортланд

Когда фильм закончился, мы не сразу разошлись. Сидели и молчали, словно занятие еще продолжалось, пока Карл не скомандовал:

— Вон!

Он снова сел на стол и принялся болтать ногами.

Нам предстояло сдвоенное занятие по экономике, которая никогда не давалась мне легко. Я быстро сгребла и распихала по карманам коробочки с джемом. Рейнхард нахмурился, недоумевая, куда они исчезли.

Первое время я думала, зачем нам водить их за собой всюду? Неужели кураторы надеются, что в головах наших подопечных осядут остаточные знания, если большинство из них и на бытовом уровне не слишком хорошо владеет речью.

А потом я поняла — это не для них, это для нас. Чтобы мы больше не мыслили себя без них, стали практически единым целым. Я представила, что рядом со мной нет Рейнхарда, и мне тут же стало одиноко. Я посмотрела на него, и меня утешила мысль о том, что рядом со мной будет сидеть человек, который по-настоящему ничего не понимает в экономике.

Легкое чувство превосходства, как лекарство ото всех проблем. Посчитай свои привилегии.

В обед пришла фрау Бергер. Она, как всегда, проявила похвальную пунктуальность. Мы втроем (теперь втроем, как же, оказывается, не хватало Хельги) выходили из столовой и обнаружили на скамейке под кипарисами, как и всегда крайней справа, фрау Бергер. Она отличалась постоянством, всякий раз приходила в одно и то же время и ждала в одном и том же месте. Ивонн послала нам воздушный поцелуй:

— Подождите здесь, девочки.

Фраза ее не содержала вопроса, и мы, со свойственной нам с Лили вежливостью, замерли. Ивонн схватила за руку Ханса, своего подопечного, и потащила его к скамейке.

— Здравствуйте! — она широко улыбнулась. — Ханс, поздоровайся с мамой!

Ханс сказал:

— Три. Два. Один. Старт. Финиш. Поворачивай.

Он выдавал этот набор слов всякий раз, когда его просили что-либо сказать. Иногда в обратном порядке. Тоже своего рода стабильность. Ханс Бергер был отпрыском одного из самых богатых семейств в Нортланде, прославленных промышленников, которых не спешили заменять идеальными директорами из проекта «Зигфрид». Собственно, исключительно благодаря богатству его родителей Ханс и оказался здесь так быстро. Ему было девятнадцать, для проекта он был еще слишком молод. Кое-что в Нортланде, однако, можно было решить деньгами. Это успокаивало, хотя я и была далека от богатства, способного совратить закон.

Оказывается, государственная машина могла пойти по-твоему, если вовремя впихнуть в нее монетку. Ивонн выбрала Ханса случайно, но ни капельки не пожалела. Она делала вид, что заботится о Хансе, как о собственном младшем братишке, и за свою любовь просила совсем немного дополнительного содержания, для Бергеров — сущее ничего.

Я ее не осуждала. Каждый живет как умеет, а Ивонн знакома с бедностью достаточно хорошо, чтобы пригласить меня посчитать привилегии прежде, чем читать ей мораль.

Ханс был любимым и единственным отпрыском четы Бергеров. В нем было нечто аристократичное, он был изящный принц с картин, которые выставлялись в моем музее. На лице Ханса словно была оставлена навсегда печать избалованности, он даже в своем нынешнем состоянии умудрялся выглядеть надменно.

А иногда, когда ему что-то не нравилось, он вскидывал брови, словно мы все были его слугами, комичный и грустный одновременно.

Ханс попал в автокатастрофу. Парень, с которым он столкнулся погиб сразу, и от него осталось лишь нечто отдаленное похожее на человека, так, по крайней мере, эту трагедию живописала фрау Бергер.

Ханс отделался травмой головы, которая и привела его к проект «Зигфрид». Он почти не говорил, а шум машин вызывал у него желание сжаться в жалкий, крохотный комок. В такие моменты он был похож на маленького мальчика, который не знал, что уже проснулся от кошмара.

Прежде Ханс был типичными представителем золотой молодежи со всеми ее атрибутами, которым все презирающие в тайне завидуют — статусными вещами, хорошими вечеринками и номерами люкс в отелях, а так же особой свободой, которую дают только деньги и ничто другое.

Ханс и сейчас сохранил некоторую избалованность, накормить его в столовой, к примеру, было целым событием, в котором участвовали все окружающие, даже Маркус и его более или менее сохранные знакомые.

Фрау Бергер навещала его каждый день, но отчего-то никогда не оставалась с сыном наедине. Он был у нее один, и в то же время сам по себе, словно бы не слишком ее интересовал. Она могла долго расспрашивать Ивонн о нем, но не пыталась побыть с Хансом наедине.

Фрау Бергер была красивая женщина в летах, из тех, которым неизъяснимо идут бриллианты и предрассудки. Она разговаривала с особенным выговором, так что всегда казалось, что она тренируется перед тем, как выступить на радио. Фрау Бергер носила высокую прическу с драгоценными заколками, скрывающимися в ее горделивой седине и даже жарким летом не оставляла свои сладостно-удушливые духи без дела.

Она была довольно приметной дамой, но Ханс ее не узнавал. Он прижимал ладони к вискам, показывая, что у него болит голова, пока фрау Бергер курила сигарету за сигаретой, сетуя на наши порядки.