Норвежская народная душа в свете германского духа (Антропософский очерк)

Сам же себе дать подлинную, в духе Христа, свободу Пер пока не в силах. В этом ключ к разгадке ибсеновской драмы: жить своим повседневным, земным, национальным, локальным, эгоистическим «я» или превзойти его на пути к «Я» космическому? Это вопрос к Народной душе: вопрос о ее способности родить Дух.

В каком же отношении к норвежской Народной душе стоит индивидуальность Пера Гюнта?

Имея архангелическую сущность, Народная душа ведет свое самостоятельное существование, преследуя цели своего развития, а потому становясь в совершенно различные отношения к отдельным личностям одного и того же народа. Моральные устремления личности и есть, единственно, предмет наблюдения для Народной души, предмет ее идеального чувствования, своего рода «физическая реальность». Сами же человеческие чувства Народная душа не воспринимает, как бы человек не страдал и не мучался, и эта «бесчувственность» Народного Архангела сродни математическим рассуждениям гораздо более мощного, чем человеческий, ума. В конечном счете, Народной душе безразлично, сколько людей живет в этом народе и сколько уже умерло, но важно лишь то, есть ли в народе морально устремленные к духу индивиды. Только с ними Народная душа и работает, вступает в тесную связь, одухотворяя телесность человека: появляется так называемый народный тип, Пер Гюнт. В то же время индивидуальность, Я этого народного типа не идентична Народной душе, поскольку с индивидуальностью (а не с физической телесносттью) работает Народный дух. Таким образом, попадая в поле действия народной душевности, пронизывающей материальную сторону жизни, индивид может и не соответствовать Народному духу этой земной области, а может просто «не дотягивать» до его идеальных высот. Так же как и Народная душа, Народный дух имеет своих избранников, и ими становятся посвященные.

Пер Гюнт склонен к тому, чтобы стать «королем», как он сам об этом постоянно говорит: он предчувствует в себе для этого внутренние основания. Даже сегодня, в эпоху растления национальных ценностей, за Пером Гюнтом признают статус народного типа, но никто не задается вопросом о масштабе самой его личности. Питаемая мощными импульсами Одина, личность Пера все же оказывается добычей Великой Кривой, добычей лжи: воспринятые бессознательно, силы Одина схватывают в Пере лишь «природу», вырваться из которой можно только сознательными усилиями Я. Проверкой на прочность становится для Пера сватовство к Ингрид, чужой невесте: он впервые вступает в изначально чуждую ему область расчета, в область ненависти к ближнему, и эта игра полностью увлекает его: сначала он желает насолить недалекому жениху, потом с тем же безразличием бросает Ингрид. Здесь Ибсен вбивает свой первый «гвоздь» в судьбу Пера Гюнта: отсутствие в его моральных устремленностях любви. При всем своем крайнем самолюбии, нисколько не преодоленном даже и на склоне лет, после всех пройденных испытаний, Пер Гюнт даже и не подозревает о возможности самоотверженной любви, пока не возвращается в свою лесную избушку, где его ждет Сольвейг. Можно было бы сказать и так: где его ждет солнечный (sol) путь (veg), путь к Солнцу, к Христу. Пер скитался по всему миру, но солнечный путь для него возможен только в области Одина, в лесной избушке, когда-то построенной им самим. Что приобрел Пер в своих скитаниях? Рассудок. Но в отличие от кузнеца Аслака, для которого рассудочные истины являются единственными и окончательными, Пер не верит своему рассудку, что, собственно, и заставило его вернуться домой, в лес. И он возвращается не с пустыми руками, хотя и бедняком, теперь у него есть самосознание, выносящее ему самому приговор словами встретившегося на дороге пуговичника: «На переплавку!» На переплавку наследственного, стихийного, бессознательного отношения к Народной душе.