Норвежская народная душа в свете германского духа (Антропософский очерк)

Сохранение Европы, в ее ведущей развитие роли, для будущего связано сегодня с возрождением мистерии Одина, теперь уже – в отличие от бессознательно ясновидческих времен – в полном сознании Я, обретенным на основе естественнонаучного мышления. Собственно, Один никуда и «не девался», оставаясь на протяждение столетий Народной душой норманнов, но для повседневной практики он как бы «умер», ушел в Вальхаллу, в духовный мир, куда, в связи с развитием материалистического естественнознания, доступа человеку уже не было. Путь к Одину возможен сегодня исключительно благодаря силе Христа, питающего индивидуальное восхождение к духу. Те немногие североевропейцы, кто осенен сегодня очищающим импульсом Одина, они идут впереди Европы, черпая больше и будущего, чем из настоящего, имена их неизвестны, а поступки «не нормальны». Но именно на них-то и смотрит Народная душа, посылая им золотой дождь своих вечных истин.

1. Мистериальность и рассудочность: от Одина к Марксу

«Ложное учение опровергнуть невозможно, ибо оно основано на убеждении в том, что ложь является истиной».

Гёте

Сегодня принято считать, что еще не в столь отдаленные времена, на рубеже XIX–XX веков, Норвегия была бедной крестьянской страной, ничего не значащей окраиной Европы, да просто медвежьим углом, где «ничего не происходит». Тот, кто исследует сегодня эту тему, склонен объяснить такую национальную «забитость» особенностями норвежской географии: конфигурация страны напоминает оброненную над морем каплю, едва коснувшуюся в своем полете лишь соседней Швеции, если не считать короткой северной границы с Россией. Такая отстраненность от мира сказывается на устройстве норвежской государственности: формально независимой Норвегия становится только в 1905 году, до этого будучи глухой провинцией Дании и Швеции. Эта неизбывная норвежская «провинциальность» отражена в повествованиях Гамсуна, для которого совершенно не актуально, что происходит в современной ему Европе и каков сам этот европейский дух: Гамсун тотально погружен в стихию внешних фактов исключительно норвежской повседневности, с ее рассудочно-деловитой озабоченностью куском хлеба. Чисто географически Гамсун совершенно на своем месте, но только все описываемое им, со всем пристрастием его наблюдательности, является в лучшем случае лишь зеркальным отображением внешней стороны народной жизни, без малейшего намека на какую-либо попытку проникнуть пристальным взглядом в духовную суть этой жизни. Будучи великим «описателем деталей», Гамсун не имеет никакой внутренней потребности прикоснуться к тому в норвежце наивнутреннейшему, что, собственно, действует творчески, созидательно, что строит мост в будущее. Правда, в глубокой старости, Гамсун проникается устремленностью к спасению норвежской национальной идеи прививкой ей «немецкого духа», понимаемого им поверхностно материалистически, в плане приверженности чисто практическим мероприятиям. В автобиографических записках писателя «По заросшим тропам» совершенно очевидна ориентация Гамсуна на норвежскую Норвегию, на ее монокультурность и самодостаточность: это последний значительный призыв, собственно, к народному в послевоенной норвежской культуре.