Норвежская новелла XIX–XX веков

Во втором латинском было три преподавателя: маленький и кривой Хенриксен, любивший поиздеваться над учениками, вечно простуженный адъюнкт Хольм, высокий и неуклюжий, похожий на куль с мукой, с большим родимым пятном с левой стороны носа, и фрекен Билле, плоская с головы до пят, напоминавшая длинную линейку, завернутую в коричневый передник.

И вдруг появился Генрих Вальтер — блондин с голубыми лучистыми глазами, вьющимися волосами! А когда он улыбался, белые зубы так и сверкали. К тому же Вальтер так мило коверкал норвежские слова.

— Милостивые государыни и милостивые государи, — обратился он к учащимся второго латинского, когда впервые поднялся на кафедру. — Мое имя Генрих Вальтер. Я учить вас латинский язык, а вы мне — норвежский. Я читать по-норвежски великих поэтов Вергилия и Овидия. Gut?[18] Не правда ли?

Пять девичьих голов кивнули разом, словно загипнотизированные. Три будущих богослова исподлобья скептически поглядывали на учителя. Клара холодно уставилась на Вальтера: ей вовсе не хотелось учить норвежскому языку кого бы то ни было, да и не верилось, что этот самонадеянный молокосос сумеет преподавать латынь.

Сюннове с трудом удалось спрятать залившееся краской лицо. Она просто погибла в ту самую минуту, когда Вальтер, откинув со лба светлый чуб, улыбнулся ей. А может быть, он улыбнулся Генриетте? Конечно, Генриетте!

«Ну, размечталась, — одернула себя Сюннове. Она любила иногда читать самой себе строгие наставления. — Ведь отлично знаешь, что во всем классе ты самая глупая и некрасивая».

Сомнения Клары подтвердились: Вальтер оказался не очень хорошим преподавателем, возможно, потому, что он не знал норвежского языка и никогда не мог точно объяснить значение какого-нибудь латинского слова.

— Это, это что-то такое… — говорил Вальтер, рисуя в воздухе загадочные круги и линии, и весело смеялся. Ему радостно вторили шесть девушек.

— Жаль, sehr[19] жаль, что норвежский и латинский, эти два языка, так не похожи один на другой, — говорил Вальтер.

В этом году второй латинский болел «вальтеровской лихорадкой». Девушки обзавелись маленькими записными книжками и начали вести дневники. На обложках дневников были наклеены два алых сердечка; на одном ставилось микроскопическое «В», на другом — такими же миниатюрными буквами обозначалось имя владелицы дневника. Все девушки, кроме Клары, презиравшей «вальтеровскую лихорадку», вели точный учет словам, с которыми Вальтер обратился к ним лично, и заносили их в свой дневник. Уроки латинского языка стали самым важным событием дня, и всегда что-нибудь да случалось на этих уроках.

Однажды Вальтер, например, начал занятия так:

— Сегодня, милостивые государыни и милостивые государи, мы займемся спряжением глагола amare[20]. Пожалуйста, господин… Нет, вы только посмотрите, у фрекен Рут новые волосы! Поздравляю вас, фрекен Рут!

Пять девушек засмеялись восхищенно и завистливо. И Анна Мария — она в первый раз завила волосы — поправила учителя:

— Господин Вальтер, надо говорить не «новые волосы», а «новая прическа».

— Я запишу это. Значит, когда длинные волосы превращаются в короткие, говорят «новая прическа», не так ли? Но ваши длинные волосы, фрекен Хайде, никогда не должны быть «новая прическа». Да. Не правда ли?

— Я еще не решила, как быть. Ведь с длинными волосами очень трудно, — ответила девушка, — я, право, не знаю…

— Трудно! Ach, die Weiber![21] — всплеснув руками, воскликнул Вальтер. — Что сказала бы Иордис Сигурду в «Воителях на Гельголанде»[22], если бы у нее не были такие длинные волосы? — И он проскандировал:

Пусть горит! Пусть горит!
Жизнь для меня не стоит и пряди волос.

У шести девушек мурашки пробежали по телу. Но тут вдруг раздался голос благоразумной Клары, она холодно заявила:

— Прошло уже десять минут…

— Прошу прощения, фрекен Кристенсен, — промолвил Вальтер, только с ней одной он говорил иронически. — Уж вы-то будете держать своего мужа в руках. Вы совершенно прав. Десять минут прошло без польза. Итак, прошу вас, проспрягайте глагол amare в futurum exactum[23].

Клара поднялась и с каменным лицом проспрягала глагол amare в заданном времени, а потом и в conjunctiv’e[24].

Генриетта, все еще розовая от смущения, достала дневник, спрятанный под томиком речей Цицерона, и записала: «Сегодня В. сравнил меня с Иордис из „Воителей на Гельголанде“, и я обещала ему, что всегда буду носить длинные косы. В. оч — н». (Это был принятый в классе шифр: Вальтер очарователен.)