Что-то странное, какая-то мимолетная тень, какое-то давно забытое чувство или ощущение внезапно толкнуло в грудь мягким ласковым толчком. А-а-а, да это просто на самых подступах к корпусам санатория стоял скромно прячущийся за пышной растительностью автомобиль, силуэтом напоминавший наш семейный джип.
Такой же и вроде бы даже тоже зеленый джип был припаркован на стоянке соседнего с Аскер Бадом двора, образующего со зданиями санатория некий единый по замыслу архитектурный ансамбль. Весьма старый, но отлично отреставрированный горд (по-русски то же примерно называется хутор) состоял из трех длинных одноэтажных построек. В нем никто не жил, а использовали его для нужд неизвестной мне организации: иногда там проходили чинные собрания со старинной музыкой и танцами каких-то нарядных, одетых в красивые национальные костюмы людей, а большими подробностями я, человек, совершенно зацикленный на самой себе, никогда не удосуживалась даже поинтересоваться. На том сердце мое успокоилось, и легко продолжился мой путь мимо того, просто похожего в опускающихся сумерках темного силуэта чьего-то автомобиля, вдруг что-то живое и очень теплое, но и тяжеленное в то же время, вспрыгнуло мне на спину. Еле-еле устояв на ногах, по дыханию в затылок, по своеобразию захвата за шею, по короткому отрывистому смешку я узнала собственного сына.
– Мамочка, золотая, любимая, чудесная! Поздравляем с днем рождения! – с чувством самой искренней любви завопил Игорек мне прямо в самое ухо.
Но еще некто стоял в отдалении за моей спиной, укрывался в вечерней лиловато-сиреневой сени деревьев. Его туманно-дымчатую фигуру я скорее угадала, чем увидела в действительности, и сразу же всем телом развернулась на неслышный призыв с так и висящим истым медвежонком-коалой за моими плечами, хохочущим мальчиком.
Когда Вадим, не торопясь, явно демонстрируя спокойное достоинство и храня совершенно бесстрастное выражение лица, подошел, наконец, к нам вплотную, то Игоречек, верно, от радости, как-то неловко, зато пребольно на мне подпрыгнул и тем самым нарушил центр тяжести и баланс нашего общего веса. Лишь успев ойкнуть, я, как подкошенная, стала валиться наземь, угрожая подмять под себя своего шаловливого ребенка, однако вместо того вдруг оказалась в сильных, крепких руках Вадима.
Вихрем пронеслись в моей голове строчки знаменитой песенки Мэрилин Монро. Я так и не поняла, с чего бы такое, ведь самое удивительное, что до сих пор я их совсем не знала, самого фильма с тем же названием не видела и фанатом белокурой американской дивы в принципе не являлась. Так как же могло подобное случиться, из каких потаенных глубин памяти, какими случайными замыканиями электрических импульсов коры головного мозга мог всплыть на поверхность сознания и сам этот один-единственный куплет, и сладкая, чарующая, обещающая счастье музыка к нему? Разве что из-за моей новой прически? Какими же странностями необъяснимыми, какой мистической вуалью окутана человеческая жизнь…
– Я тоже поздравляю тебя с днем рождения, Вероника… Собирайся, мы поедем домой! – недолго помолчав, тихо, но твердо прибавил он в конце концов.
«Собирайся, мы поедем домой!» – внезапной вспышкой ослепительной белоснежной молнии, вакхически буйным, щедрым и теплым ливнем, торжественным, как аккорды Первого концерта Чайковского, раскатом молодого грома прозвенели в моих ушах слова мужа. Сразу все-все в окрестностях вспыхнуло светом и озарилось невероятно: листья, деревья, трава, земля, дома, небо стали в десятки, сотни, тысячи раз ярче и словно бы вечера и не бывало, а над головой будто бы взошли сразу несколько разноцветных солнц.
«Собирайся! Поедем домой! Мы!» Липкая и серая, так ранее сковывающая всю меня тягомотная грязь, скопившаяся на самом донышке сердца в виде концентрированного, свинцово-тяжелого и вдобавок еще изрядно колючего шара вмиг разорвалась с резким хлопком и спиралеобразным смерчем вылетела из меня прочь.
В недоверчивом удивлении, однако воочию и в реальности я несколько секунд хлопала глазами и растерянно наблюдала, как она рассеивается в тишине окружающей природы. Сначала шар плавно поменял цвет и стал дымчато-пепельным, потом жемчужно-белым, а под самый конец превратился в легкую прозрачно-золотистую дымку типа сфумато на полотнах великого Леонардо. В конце концов дымка совсем перестала искривлять дивные по красоте, полные благородного совершенства предметы, и объекты позади себя и растворилась окончательно. Только тут я опомнилась, едва ли не со слезами на глазах крепко и горячо расцеловала своих двух мужчин и со скоростью ветра побежала к корпусам Аскер Бада собирать вещи и оповестить ответственный персонал о своем отбытии домой. Ни тайфун, ни десятиметровое цунами не смогли бы меня сейчас от этого удержать.