Норвежские камушки

Леса, сосновые и еловые, поднимаются в горы до какой-то строго определенной природой отметки. А выше лишь дикий камень, местами сглаженный ледником, местами обрывистый, рваный. Проложить дорогу, точнее сказать, прорубить ее в камне — дело и трудное, и недешевое. Дорог тем не менее много. Их продолжают строить. Соединяют они иногда небольшие лесные поселки — очень важно, чтобы жизнь, сгустившаяся главным образом на побережье, не угасала и тут, в лесах.

Живут «полесовщики» главным образом тем, что дают им лес и озера. Ель идет на бумагу. Сосны пилят на доски и брусья. Вывозить за рубеж кругляком древесину запрещено — за распиленный лес выручается много больше, чем за сырье. К тому же химия поглощает отходы лесопильного производства.

Озера и реки искони тут были богаты рыбой. И любопытно, что воды нередко частная собственность. («Моя речка», — сказал симпатичный норвежец, приглашая половить рыбу.) Нынешний вал туризма и страсть норвежцев к рыбалке частную рыбную речку или какое-нибудь озерцо могли бы сделать золотоносными, но приносимые южным ветром выбросы труб опустошают здешние воды. Мы видели много озер, в которых нет рыбы и нет вообще ничего, — пугающе тихая, неживая вода.

В таких местах исчезает, конечно, и след человека. Пустеют леса. Частенько мы видели на озерах лишь старый прикол для лодки и деревянный домишко, из которого ветром давно уже выдуло запах жилья.

Сам лес, нам сказали, тоже страдает от южного ветра. Но тут недуги по времени сильно растянуты, и заметить тревожные перемены сразу нельзя. Вот только очень сухие лето и осень наложили на все отпечаток. Повсюду висели предупреждения: «Туристам проход запрещен!» — сухие, как порох, леса берегли от пожаров. Выходя из автобуса поразмяться, мы чувствовали, как накален лес — под ногами ломко хрустели мхи и все, что опало с деревьев, на соснах блестели янтарные капли смолы, брусника выглядела провяленной, казалось, от спички загорится сам воздух, пропитанный хвойным настоем…

Когда же с автобуса мы пересели на катер, открылась совсем иная Норвегия: светлая, ветреная, умытая соленой водой, источенная заливами, бухтами, кишащая кораблями и лодками, заселенная густо, добротно, обращенная ликом к водному простору.

Карта Норвегии в общедоступном атласе крадет подробности, упрощает очертания берегов. Зато на огромных листах, подаренных нам для работы, лицо Норвегии нарисовано так, что видны малейшие «родинки» и «морщины». Берег на этой карте выглядит кружевом: узкие бухты, заливы, фиорды, лагуны, мели, мыски, острова — все это так многочисленно, что вполне понимаешь Виктора Пого, который сказал: «…они утомляют память путешественника и терпение топографа».

Наш катеришко (как, впрочем, и все, что двигалось нам навстречу или нас обгоняло) шел не открытым морем, а в виду берега, между каменными островами, разнообразными, конечно, но похожими все-таки друг на друга оттого, что было их в самом деле до бесконечности много. Большинство голые, другие — с постройками: с домиком непонятного назначения, с маячной башней, колокольней, черно-белым путевым знаком. Эти прибрежные острова с самолета выглядят как котлеты на синем блюде. Норвежцы называют их «кальв», то есть «телята».

Не в такие уж давние времена женщины местных поселков, проводив мужей промышлять рыбу или в дальнее плавание, вели островное хозяйство. Тут запасался корм для скота. Рядом с весельными лодками от острова к острову вплавь добирались лошади.

Ветер повсюду крепкий. Но острова унимают волну открытого моря, и потому любая посудина — весельная лодка из сосны или большой корабль — идет дорогой, проложенной в лабиринте торчащих из моря «телят». Эта дорога сейчас хорошо обозначена множеством огоньков, маяков, всякого рода знаками-предупреждениями. Раньше же только лоцман, на память знавший водные тропы, мог провести тут корабль. Наш катеришко пришвартовался в местечке, особенно густо засеянном островками. И нас водили на гору, с которой несколько лоцманов, загородившись от ветра кладками из камней, наблюдали когда-то за горизонтом. Конкуренция заставляла быть зорким и скорым. Первым увидев корабль, лоцман бежал к своей лодке и на веслах (иногда скорость хода решала исход состязания) спешил встретить гостя. Вознаграждение за провод судна получал лоцман, первым поднявшийся на корабль.

В лоцманы шли обычно старые моряки, не сумевшие обзавестись семьей и списанные жизнью на берег по старости. Я живо представил себе стариков, стоявших на ветреной лоцманской горке в ожидании кораблей. На стертых ногами камнях высечен круг с перекрестками линий, помогавший, как видно, определять направления к кораблям. Рядом с кругом сохранилось на камне полустертое имя. Угсав Лиен. Это след человека, проводившего тут корабли триста — четыреста лет назад.