Норвежские сказки

Старуха и прилипла; как она ни рвалась, ни билась, ничего не могла поделать. А Тириганс как ни в чем не бывало, пошел себе с гусем дальше. Прошли немного, встретился им мужик, который был зол на старуху за то, что та раз сыграла с ним штуку. Увидал он, как она бьется понапрасну, чтобы вырваться, понял, что у нее теперь руки связаны, и захотел отплатить ей, взял да и дал ей пинка ногой.

— Коли с нами, так прилипни! — сказал Иван, старик так и прилип ногой к старухе. Как он ни упирался, ни рвался, пришлось скакать за ней на одной ноге, а упирался, так еще хуже было: того гляди наземь грохнулся бы.

До королевского двора оставалось пройти еще добрый конец. По дороге попался им королевский кузнец; он шел в кузницу и в руках держал большие щипцы. Кузнец был веселый малый, большой проказник, вечно готовый выкинуть какую-нибудь штуку. Увидал он гуся с хромающей и ковыляющей свитой и давай хохотать. Хохотал до упаду, а потом и говорит:

— Вот так новое стадо гусей у принцессы будет! И кто разберет, который тут гусак, которая гусыня? Гусак-то, должно быть, впереди! Тега-тега-тега! — и он стал манить рукой и делать вид, что сыплет зерна на дорогу.

Но те и не думали останавливаться, старуха и старик только злобно поглядывали на кузнеца, который потешался над ними. Тогда кузнец — он был большой силач — сказал:

— Вот забавно будет остановить всю эту гусиную компанию! — схватился щипцами за штаны старика сзади и давай тянуть к себе. Старик еще пуще обозлился и принялся вопить, а Тириганс только проговорил:

— Коли с нами, так прилипни!

Пришлось и кузнецу шагать за ними. Он изогнулся в три погибели, уперся ногами в землю, бился изо всех сил, чтобы оторваться — не тут-то было, его точно клещами держало, и волей-неволей заплясал и он в гусиной свите.

Когда они подошли к королевскому двору, дворовый пес залаял на них, точно на волка или на цыгана. Принцесса выглянула в окно, увидала ватагу и рассмеялась. А Тиригансу еще того мало:

— Погоди немного, еще не так рассмеешься! — и завернул со своей свитой во двор.

Когда они проходили мимо кухни, кухонная дверь была открыта, а кухарка там мешала кашу. Увидала она Тириганса и всю эту толпу, выскочила из дверей с мешалкой в одной руке и ложкой, полной горячей каши, в другой, взялась за бока и ну хохотать. А как увидала, что и кузнец тут же попался, хлопнула себя по бедрам и еще пуще залилась. Нахохотавшись, и она, однако, загляделась на чудесного гуся и захотела погладить его.

— Тириганс, Тириганс! — закричала она и побежала за ним, как была, с мешалкой и ложкой в руках. — Можно мне погладить этого красавчика-гуся?

— Пусть она лучше меня погладит! — сказал кузнец.

— Пусть! — сказал Тириганс.

А кухарка услыхала и рассердилась на кузнеца.

— Ты что такое болтаешь? — крикнула она и ударила его ложкой с кашей по плечу.

— Коли с нами, так прилипни! — сказал Тириганс, и кухарка тоже прилипла крепко-накрепко. Как она ни рвалась, ни бесновалась, ничто не помогало. Когда они пришли на площадку под окна принцессы, та уже стояла на балконе и ждала их. А как увидала еще кухарку с мешалкой и ложкой в каше, залилась так, что королю пришлось поддерживать ее, чтобы она не упала от смеха.

Так Тиригансу и досталась принцесса, а с ней полцарства. Свадьбу сыграли и задали пир на весь мир.

Летняя ночь в Крогском лесу

Четырнадцатилетним мальчиком пришел я раз в субботу вечером, вскоре после Иванова дня, в Овре-Люс, последний двор в долине Сэрке. Я часто ездил и ходил по проезжей дороге между Христианией и Рингерике, теперь же я, возвращаясь из короткой побывки дома, ради разнообразия решил пойти мимо Богстада на Люс, чтобы оттуда пройти кратчайшим путем через Крогский лес в Керраден.

Все двери стояли настежь, но ни в горнице, ни в кухне, ни в овине я не нашел ни души, от кого бы мог добиться глотка питья и указаний насчет дороги. В доме не оказалось никого, кроме черного кота, который благодушно мурлыкал на шестке, да белого как снег петуха, который важно выпячивал грудь, разгуливал по крылечку и то и дело орал во все горло, точно желая сказать: «Теперь я тут набольший!»[36]. Вокруг дома вились и щебетали ласточки, которых привлекало соседство леса, изобиловавшего насекомыми, и которые свили себе под крышей дома и овина множество гнезд.

Усталый от жары и долгой ходьбы, я бросился на завалинку отдохнуть, растянулся и задремал. Вдруг меня заставил встрепенуться пренеприятный концерт: визгливый женский голос то бранил, то ласкал и успокаивал хрюкающих поросят. Я пошел на эти голоса и нашел на заднем дворе загорелую босоногую бабу, которая, согнувшись пополам, наливала в корыто корм поросятам, и те, теснясь у корыта, визжали и хрюкали от ожиданья и радости.

На мой вопрос о том, как пройти в Керраден, баба ответила другим вопросом, и, не выпрямляясь, только слегка отвернула голову от своих любимцев, чтобы поглазеть на меня.

— Откуда ты?

Получив удовлетворительный ответ на свой вопрос, она продолжала, пересыпая речь обращениями к поросятам: