Норвежские сказки

Тролли разохались, — ни один не мог идти без глаза; потом один таки догадался, принялся звать свою жену. Немного погодя жена откликнулась из скалы, далеко к северу от того места. Тогда тролли крикнули ей, чтобы она пришла с двумя стальными луками и ведрами, полными золота и серебра. Она не заставила себя долго ждать, но как узнала, в чем дело, тоже принялась грозить мальчугану всяким колдовством. Но тролли были уже так напуганы, что стали упрашивать ее поостеречься, — чего доброго, этот скверный комар и у нее стащит глаз! Тогда она швырнула на землю луки, золото и серебро и помчалась домой с троллями. С тех пор никто и не слыхал, чтобы тролли бродили по этому лесу да разнюхивали, не пахнет ли где христианской кровью.

Рассказы охотника Матиаса [11]

В один прекрасный день, в субботу, в ноябре месяце 1886 г. пришел я к своему доброму товарищу, помещику в Нитте-долине. Давненько я не бывал у него, и так как он был не из тех людей, которые забывают старых приятелей, то мне пришлось у него и отобедать, и напиться кофе, что было очень кстати после двухчасовой прогулки из города. Только что отпили кофе, явились еще гости из пасторских домочадцев, и, по обычаю, подали пунш. Беседа так оживилась, мы так усердно прикладывались к чаркам, а я кроме того так загляделся на голубые глазки хозяйской дочки, что чуть не забыл об уговоре быть в воскресенье на охоте в Гьёрдруме. Солнце уже стало садиться за скалы, и, если я хотел дойти до места прежде, чем люди успеют улечься спать, то нечего было и думать идти обычной, длинной дорогой, сперва на церковь в Дале, потом лесом и плохой дорогой через болотистую луговину, которая теперь должна была быть еще хуже, кочковатее от ноябрьских холодов; я и пошел на новую просеку в лесу, к ближайшей лесной хижине на горном кряже, повыше церкви. Там я захватил старика охотника Матиаса, а тот сейчас вызвался проводить меня ближайшей тропой через кряж. Сборы его были недолги: заложил за щеку жвачку — и готово.

Вечер выдался чудесный. На западе еще горела зимняя вечерняя заря. Легкий морозец сообщал воздуху ту приятную свежесть и чистоту, которые так красят у нас ноябрьские дни. От ручейка подымался пар и оседал инеем на деревьях, превращая ветви в серебряные кораллы.

Шли мы бойко, и у старика после доброго глотка из моей дорожной фляжки развязался язык.

Болтал он обо всем: об охоте и охотниках, о том, как несуразно выходит, что Оле Медник из коренных гьёрдрумцев позволяет себе вдруг ставить свои западни для птиц в Сольберге; потом он поведал мне о девятерых медведях, которых он, Матиас, будто бы застрелил, и еще многое, — всего и не припомнишь.

Когда мы наконец спустились в долину, дневной свет совсем погас, только месяц, как раз вставший на горизонте, бросал свой неровный свет на вершины деревьев. Проходя мимо опустелой пастушьей хижины, мы наткнулись, должно быть, на свежий заячий след, так как собаки начали рваться с веревки.

— Ну, теперь держись, веревка! — сказал Матиас, изо всех сил сдерживая свору. — Тут что-то неладно.

— Пожалуй, ты прав, — сказал я. — Темновато, а будь луна повыше над лесом, вот залились бы!

— Да, да, пожалуй! — продолжал он, опасливо оглядываясь на горную площадку. — Но, говорят, лесная дева держится в этих местах в эту пору.

— Вот как! Уж ты не видал ли ее?

— Нет, в этих местах ни разу не случилось.

— А где же? — полюбопытствовал я. — Так ты вправду веришь в злых духов?

— Как же мне не верить, коли об этом в Писании сказано? — ответил он. — Когда Господь низверг с неба падших ангелов, некоторые угодили в самый ад. Но те из них, которые были не так уж грешны, остались в воздухе, в воде и под землей. Да и я сам часто слыхал и видал кое-что в лесах и в полях.

— Так расскажи же, Матиас! Дорога дальняя! — попросил я.

— Коли хотите, расскажу! — И Матиас начал: — В первый раз, как мне пришлось познакомиться с лесной девой, было мне всего лет восемь-девять, а случилось это на большой дороге между Бьёрке и Му. Я шагал по дороге, — отец куда-то послал меня, — вдруг, посреди болота направо от дороги, вижу, идет девушка, красивая такая. Вот как сейчас гляжу на нее. Светло тоже было, как теперь. На ней была темная юбка, на голове светлый платок, и такая она была красивая! А шла себе посередине болота, точно и дела ей не было ни до трясины, ни до окон. Я все смотрел на нее, пока шел по дороге; потом мне пересек дорогу горный кряж и закрыл ее от меня. Тут мне и пришло в голову, что неладно же человеку шлепать по болоту; надо взойти на кряж и окликнуть ее, сказать, что она сбилась с дороги. Я взобрался на кряж — ан впереди только один месяц, да на болоте вода поблескивает. Тут-то я и сообразил, что это была лесная дева.

Хотя мне лично и сдавалось, что тут можно было допустить и иные предположения, я предпочел оставить их про себя, предвидя, что мои доводы не поколеблят веры Матиаса, а только завяжут ему рот, и я лишь спросил его, не видал ли он еще чего-нибудь в этом роде.