Норвуд

– Чего смешного-то? – нахмурился Дэвид. – Что это за Инис такой? И мало ли чего ему от нас понадобится!

– Прости, – мне действительно было неловко, – но думаю, что бояться нечего. Никакого Иниса не существует – так звали одного из древних богов…

Похоже, никто об этом ничего не слышал и я вкратце рассказал всё, что мне было известно. К сожалению, это не заняло много времени – даже в многочисленных отцовских книгах, о тех порах говорилось очень мало.

Вскоре в наш сарай заявился вчерашний пузатый мужичок, который, судя по всему, являлся старостой деревни. Он быстро осмотрел всех, ненадолго задержав взгляд на раненом кузнеце и всё ещё спящей Френсис, а потом приказал тем, кто может стоять на ногах, выходить.

– И без глупостей, – добавил он, прежде чем выскользнуть за дверь.

Первыми за ним последовали я и мастер Фонтен, который с явной неохотой оставлял внучку одну. А потом на выход потянулись и остальные.

При свете солнца ничего пугающего или непривычного вокруг не было – ближайший дом с каменным первым и деревянным вторым этажом, скорее всего, принадлежал самому старосте, потому как он ненадолго зашёл туда, но почти сразу вышел с небольшим кувшинчиком в руках.

Вокруг, кроме дома и нашего сарая, стояло ещё несколько непонятных построек, о назначении которых я, как потомственный горожанин, даже и не догадывался.

– Если хотите получить еду, – безо всяких предисловий начал староста, – придётся поработать.

За его спинами стоял десяток мужиков, а чуть в сторонке я заметил господина Глена, руки которого были скованы за спиной, а на лице, как мне кажется, прибавилось синяков – похоже, интерфектор ещё раз попытался отказаться помогать этим чересчур «гостеприимным» людям.

– Нам, стало быть, надо оборониться от мертвяков, – продолжил староста, – и значит, будем строить забор…

На этом недолгая речь, в общем-то, закончилась, и нас всех отправили в разные стороны – кого брёвна таскать, а кого ямы копать.

Мне досталась простая деревянная лопата, которая уже спустя час натёрла мне чудовищные мозоли – непривычен я к такой работе, да и за последние дни вымотался настолько, что руки поднимались с большим трудом.

Как итог – когда наступил время обеда – ничего мне не досталось, и кабы не мастер Фонтен, который поделился со мной краюхой хлеба, пришлось бы совсем худо.

– Плохо работаешь, – укоризненно заметил один из деревенских, глядя, как я уплетаю чужой хлеб, – вот и без еды остался!

Мне захотелось схватить лопату и ударить его по голове.

– Так я вроде к вам сюда ямы копать не нанимался! – задыхаясь от злости, я с трудом проглотил ком, застрявший в горле. – А если кормить не будете, откуда силам для работы взяться?

– А чего на вас харчи-то переводить? – засмеялся другой, с интересом слушавший нашу перепалку. – Всё одно, окромя интерфектора никто из вас тута не нужон… А вам единственная дорога – в слуги господаря Иниса остаётся!

– Нету никакого Иниса, – я презрительно хмыкнул и демонстративно сплюнул под ноги. – И никогда не было!

Спорить никто не стал, а только третий крестьянин, который в этот момент как раз проходил позади, больно стукнул меня ладонью по затылку и тихонько сказал:

– Ох, не гневи покровителя нашего, малец! Работаешь ты плохо, а значит, для тебя очередь к нему в услужение отправиться, может уже сегодня подойти!

Промолчать я не смог. Однако за слова, сказанные в адрес всех жителей деревни и их «господаря» Иниса, тётушка Ясуи вряд ли похвалила бы меня. А уж отец, который никогда не позволял себе бранно выражаться, наверняка потом ещё долго объяснял мне, почему не стоит так говорить и что ругань, в первую очередь, пачкает того, кто ругается, а не того, на кого она направлена. И наверное, это правильно, но сейчас мне было плевать.

Внутри кипела ненависть. Не знаю, возможно, причина в том снадобье, так неосмотрительно выпитом в городе, а может, последние дни сильно поменяли меня, но как бы то ни было, я вдруг отчётливо понял, что если представится шанс, без раздумий убью любого обитателя проклятой деревни. И более того – сделаю это с радостью.

Я быстро глянул через плечо, чтобы запомнить крестьянина, который меня ударил, но успел заметить только длинные обвислые усы и спутанные волосы. Таких тут каждый второй, но ведь есть ещё и голос – сиплый и низкий.

– Ты чего? – рядом раздалось шипение Зольки. – Зачем нарываешься? Хочешь, чтобы тебя побили?

Измазанная по самые брови землёй, девчушка, к слову, работала наравне со всеми и, в отличие от меня, получила-таки причитающуюся еду.

Я ничего не ответил – ярость требовала выхода, а мне не хотелось обидеть кроху неосторожным грубым словом. Поэтому, покрепче сжав лопату в руках, я принялся орудовать ею с удвоенной силой, хотя бы так вымещая накопившуюся злость.

Запах земли смешивался с ароматом древесной смолы, повсюду валялись щепки, а солнце немилосердно пекло шею.

Ладони ломило от боли и, казалось, пальцы вот-вот разожмутся, но я до скрипа стискивал зубы и специально смотрел на кого-нибудь из крестьян – их мерзкие рожи вызывали новый приступ ненависти, которая придавала капельку сил.