– Пошли в дом, а то ить поясницу у меня скрутило, – сообщил Губа, стукнув башмаками по крыльцу. – Как быть беде, так ее всегда выворачивает – примета верная…
– Подожди, – едва слышно попросил предводитель всадников. – Я еще не решил, как поступить.
Двери дровяника задребезжали от нового неожиданного удара, а супруга Губы взвизгнула и стала торопливо упрашивать мужа поскорее уйти со двора. Люди Мунро взволнованно зашептались, заражая беспокойством лошадей – животные всхрапывали, роя копытами землю.
– Так решай! – рявкнул Губа. – Да поскорее! А то ить парнишка, глядишь, сам сейчас выберется… Коли не надумаешь, так я хотя бы клинышком дверь подопру.
– Приказа сражаться с порождением зла не было! – снова раздался противный голос Лонгуса, а остальные поддержали его слова одобрительными выкриками.
На несколько коротких мгновений повисла тишина, прерываемая только лошадиным ржанием и кудахтаньем кур.
– Неси свой клинышек, – наконец сказал командир отряда, обратившись к Губе.
Воины с радостью приняли решение предводителя и стали успокаивать разволновавшихся лошадей.
– Что ты будешь с ним делать? – добавил мужчина через некоторое время, когда утих стук железа по дереву. Похоже, Губа забивал клин под дверь обухом топора.
– Так ить обожду до завтра, коли рычать и биться не прекратит – спалю вместе с дровяником…
– Хорошо, я оставлю тебе в помощь двух человек…
– Оставляй, – не стал пререкаться Губа. – Но в дом их не пущу – места нету!
– Как скажешь, – ответил предводитель всадников и добавил, обращаясь уже к своим людям: – Дождетесь, пока огонь прогорит, и привезете тело в усадьбу.
Судя по всему, в «мое» выздоровление он совершенно не верил. И его можно было понять – все это время из дровяника раздавалось утробное клокотание вперемешку с отрывистыми выкриками.
Сборы были недолгими, прощаний не было вовсе, и очень скоро под звуки коротких команд, с помощью которых наездники управлялись с лошадьми, отряд выехал со двора.
– Ускакали! – выдохнул Губа сразу, как только оказался в доме. Он торопливо прикрыл за собой дверь, задвинул засов, а после обратился ко мне: – Скажи, парень, чего с братом-то моим творится? Знаешь?
– Нет, – с трудом выдавил я.
Говорить, лежа на твердом полу и глядя на собеседника снизу вверх, было и не очень удобно, и как-то глупо. Заметив мое затруднительное положение, Губа сделал знак младшему брату, и уже вдвоем они легко подняли меня на ноги. Через мгновение я вновь оказался на топчане, от которого смог отползти всего на несколько шагов.
– Как тебя звать-то, парень? – Мужчина уселся напротив меня, с грохотом придвинув ногой табурет. – Подруга твоя говорила, но я запамятовал…
– Норвуд. – Ложиться я не стал, а только оперся спиной о стену. – Норвуд Грейс. Почему вы помогли мне?
– Так ить ты же меня тоже выручил! – искренне удивился моему вопросу Губа. – Вчера, у реки, когда меня мертвяк жрать начал… Так что должок за мной был, и хорошо, что этих олухов удалось так легко спровадить.
Тревога в голосе на миг уступила место неподдельной радости, не знаю, правда, что послужило ее причиной – избавление от людей Мунро или погашение долга.
А вот мне почему-то было все равно. Нет, даже хуже – на миг я почувствовал сожаление! По закоулкам сознания пробежалась подленькая мыслишка, что теперь мне придется спасать друзей в одиночку. Рисковать, принимать решения, строить планы – и все это, полагаясь только на себя… А прояви человек беллатора Мунро чуть больше настойчивости, я бы спокойно избежал ответственности – какой с пленника спрос?
Малодушие – вот как это называется. Малодушие, с которым я не стал бороться, пропустив его через себя целиком – до самой последней капли. Отец учил меня, что отгонять подобные мысли нельзя, ведь, пытаясь спрятаться, победить невозможно.
Жалость к самому себе наполнила сознание до краев, но прежде чем она захлестнула меня с головой, я понял, что малодушие – это первый шаг к трусости. А трус, в отличие от храбреца, умирает не один раз – он умирает каждый день.
Я что есть силы закусил губу, и рот наполнился соленой кровью, смывшей накопившуюся горечь. Пусть впереди ждут испытания, но я должен воспринимать их как шанс проявить себя, а не как наказание – иначе помочь друзьям вряд ли удастся.
– Спасибо! – тряхнув головой, поблагодарил я Губу за спасение.
Комната закачалась перед глазами, захотелось схватить стены руками, чтобы прекратить это безумное движение.
– Так ить, пожалуйста. – Мужчина поднялся с табурета и выглянул в окно, проверяя, чем заняты предоставленные сами себе люди Мунро. Похоже, увиденное вполне удовлетворило его, поскольку он кивнул и спросил: – Как думаешь, господин интерфектор смог бы моему братцу помочь?
Я не знал, что ответить. С одной стороны, если сказать о возможности исцеления, то наверняка можно будет рассчитывать на помощь Губы. С другой – меня терзали смутные сомнения, что победить этот недуг под силу хоть кому-то: судя по то и дело раздававшемуся рычанию, лечить уже было попросту некого.
– Думаю, нет. – Мне не хотелось лишать хозяина дома надежды, но я, глядя ему в глаза, ответил честно.