Нос некоего нотариуса

Г. Бернье укротил излишек усердия достойного Овернца и в немногих словах объяснил ему, какая услуга от него требуется. Тот сначала подумал, что над ним смеются, потому что можно быть отличным водоносом и не иметь ни малейшего понятия о ринопластике. Доктор разъяснил, что у него желают купить месяц времени и около полутораста квадратных сантиметров кожи.

— Операция пустячная, — сказал он, — и вам страдать почти не придется, но я предупреждаю вас, что потребуется громадное терпение на целый месяц, когда ваша рука будет пришита к носу этого господина.

— Ну, терпения у меня хватит, — отвечал он, — ведь я не даром Овернец. Но чтобы я прожил у вас ради этого бедного господина, мало мне заплатить за все время, чего оно стоит.

— Понятно. Сколько-ж вы хотите?

Он подумал, немного, и сказал:

— Говоря по правде, это стоит четыре франка в день.

— Нет, мой друг, — возразил нотариус, — это стоит тысячу франков в месяц, или тридцать три франка в день.

— Нет, — властно заметил доктор, — это стоит две тысячи франков.

Г. Л'Амбер кивнул головой и ничего не возражал. Романье попросил позволения доработать сегодня, отвезя бочку в сарай и найти за себя заместителя на месяц.

— Притом, — заметил он, — не стоит начинать сегодня, всего полдня осталось.

Ему доказали, что дело не допускает отлагательства, и он распорядился согласно с этим. Был призван один из его приятелей и обещал заместить его на месяц.

— По вечерам, ты мне будешь приносить хлеб, — сказал Романье.

Ему сказали, что этого не требуется, и что его будут кормить тут.

— А что это будет стоить?

— Г. Л'Амбер будет кормить вас даром.

— Даром! это я могу. Вот вам моя кожа, режьте сейчас.

Он храбро перенес операцию, не сморгнув бровью.

— Да это удовольствие, — сказал он. — Мне рассказывали про одного Овернца, который садился в источник, чтоб окаменеть, за двадцать су в час. А, по-моему, лучше, чтобы резали по кусочкам. Это не так тяжело, а заработок больше.

Г. Бернье пришил его левую руку к лицу нотариуса, и эти два человека в течение месяца были точно прикованы друг к другу. Сиамские близнецы, некогда возбуждавшие любопытство Европы, были не более связаны друг с другом. Но то были братья, привыкшие с детства жить вместе я получившие одинаковое воспитание. Будь один из них водоносом, а другой нотариусом, быть может они не представляли бы такого зрелища братской дружбы.

Романье никогда ни на что не жаловался, хотя положение и казалось ему совсем непривычным. Он повиновался, как раб, или лучше, как христианин, всем желаниям человека, купившего у него кожу. Он вставал, садился, ложился, поворачивался направо или налево, по капризу своего господина. Намагниченная стрелка не так повинуется северу, как Романье повиновался г. Л'Амберу.

Эта героическая кротость тронула сердце нотариуса, который вовсе не отличался нежностью. В течение первых трех дней, он чувствовал нечто в роде благодарности к своей жертве за его добрые услуги; но вскоре он ему опротивел, и затем стал внушать ужас.

Молодой, деятельный и здоровый человек никогда без особого усилия не привыкнет в полной неподвижности. А если ему вдобавок приходится сидеть неподвижно в соседстве с существом низшего рода, нечистоплотным, необразованным? Но жребий был брошен. Приходилось или жить без носа, или же выносить Овернца со всеми последствиями, есть с ним, спать с ним и совершать подле него, в самом неудобном положении, все житейские отправления.

Романье был достойный и превосходный молодой человек; но он храпел, как органная труба. Он обожал свою семью, любил своего ближнего; но он никогда в жизни не мылся, из страха растратить даром свой товар. Он обладал самыми нежными чувствами, но он не мог принудить себя, согласно с требованиями цивилизации, к воздержанию в самых пошлых привычках. Бедный г. Л'Амбер, и бедный Романье! какие ночи и какие дни! что за взаимные пинки! Не к чему говорить, что Романье получал их, не жалуясь: он боялся, что неловкое движение повредит успеху опыта г. Бернье.

Нотариуса навещали весьма многие. Приходили товарищи по веселой жизни и шутили над Овернцем. Его научили курить сигары, пить вино и воду. Бедняк предавался этим новым развлечениям с невинностью краснокожего. Его подпаивали, его накачивали, его заставляли спускаться по всем ступеням, отделяющим человека от зверя. Требовалось переделать его воспитание, и добрые господа занялись этим с коварным удовольствием. Разве развратить Овернца не было приятной новостью?

Раз его спросили, как он думает распорядиться сотней луидоров, которые получит от г. Л'Амбера?

— Я их помещу из пяти процентов, и у меня будет сто франков дохода.

— А что-ж. потом? — спросил его красивый двадцатипятилетний миллионер. — Что-ж. ты от этого разбогатеешь, что ли? или станешь счастливее? У тебя будет дохода шесть су в день. Если ты женишься, а это неизбежно, потому что ты срублен из того дерева, из которого делают дураков, у тебя будет по меньшей мере дюжина ребят.

— Дело возможное!