Нос некоего нотариуса

Г. Стеймбур почел долгом познакомить друга со своей семьею. Он повез его в Бьевиль, где Стеймбур-отец построил себе замок. Г, Л'Амбер был так сердечно принять еще весьма свежим стариком, дамой пятидесяти двух лет, еще не отказавшейся от желания нравиться, и двумя весьма кокетливыми девицами. Он с первого раза понял, что попал не к ископаемым людям. Нет; то была новейшая и усовершенствованная семья. Отец и сын были товарищами, взаимно подшучивающими над шалостями один другого. Девицы видели все, что дается в театре и читали все, что пишется. Немногие знали так, как они; модную парижскую хронику; им показывали в театрах и булонском лесу самых знаменитых красавиц всех обществ; их возили на распродажу дорогих движимостей, и они весьма приятно рассуждали на счет изумрудов m-lle X. и жемчугов m-lle Z. Старшая, m-lle Ирма Стеймбур, со страстью копировала туалеты m-lle Фаргель; младшая посылала одного из своих друзей в m-lle Фижан, чтоб достать адрес её модистки. Обе были богаты и с хорошим приданым. Ирма понравилась г. Л'Амберу. Красивый нотариус по временам твердил про себя, что полмиллиона приданого и жена, умеющая одеваться, такия вещи, которыми пренебрегать не следует. Виделись они часто, почти каждую неделю, до первых ноябрьских заморозков.

После мягкой и ясной осени, внезапно настала зима. Дело довольно обычное в нашем климате; но нос г. Л'Амбера обнаружил при этом необычную чувствительность. Он покраснел слегка, затем сильно; он постепенно вспухал и потерял наконец всякую форму. После охоты с веселеньким северным ветерком, нотариус испытал невыносимый зуд. Он взглянул в трактирное зеркало и цвет носа ему не понравился. Он был точно отморожен.

Он успокоился, подумал, что связка дров в камине возвратит ему естественный цвет; в самом деле тепло помогло и нос вскоре побелел. Но на следующее утро зуд возобновился, плева сильно надулась, и снова появился красный цвет с прибавкой фиолетового. Целую неделю он просидел дома перед камином, и роковой цвет исчез. Он вновь появился при первом же выезде, не взирая на мех тёмно-бурой лисицы.

Г. Л'Амбера объял страх; он поспешно послал за г. Бернье. Доктор прибежал, нашел легкое воспаление и прописал компрессы из ледяной воды. Нос освежился, но не выздоровел. Г. Бертье был изумлен таким упорством.

— Быть может, — сказал он, — Диффенбах в конце концов и прав. Он утверждает, будто кусок может омертветь вследствие обильного прилива крови и советует приставить пиявки. Испытаем!

Нотариус приставил пиявку к концу носа. Когда она, насосавшись крови, отпала, то была заменена другою и так далее, в течение двух дней и двух ночей. Опухоль и краснота на время исчезли; но улучшение длилось не долго. Надо было поискать другого средства. Г. Бернье потребовал сутки на размышление, и раздумывал сорок восемь часов.

Когда он вновь явился, то имел озабоченный и несколько робкий вид. Он сделал над собой усилие раньше, чем сообщил г. Л'Амберу следующее:

— Медицина не в силах объяснить всех естественных явлений, и я вам изложу теорию, не имеющую ни малейшего научного характера. Мои собратья, быть может, посмеялись бы надо мною, если-б я сказал им, что кусок, отделенный от человеческого тела может оставаться под влиянием своего прежнего владельца. Ведь ваша кровь, выбрасываемая вашим же сердцем, под действием вашего мозга приливает столь неудачно к вашему носу! А между тем я склонен к предположению, что этот болван Овернец не без влияния в этом случае.

Г. Л'Амбер громко вознегодовал.

— Подумать только, что этот подлый наемник, которому заплачено все сполна, может оказывать тайное влияние на нос члена судебного ведомства, да это наглость!

— Хуже, — отвечал доктор, — это нелепость. И все-таки я попрошу у вас позволения отыскать Романье. Мне необходимо его видеть сегодня же, хотя бы только ради того, чтоб убедиться в своей ошибке. Есть у вас его адрес?

— Избави Боже!

— Ну, так я пущусь на поиски. Потерпите, не выходите и пока не лечитесь.

Он проискал две недели. Полиция пришла к нему на помощь и проводила его еще три недели. Откопали с полдюжины Романье. Ловкий и опытный сыщик открыл всех Романье в Париже, кроме требуемого. Отыскали инвалида, продавца кроличьих шкурок, адвоката, вора, приказчика суровской лавки, жандарма и миллионера.

Г. Л'Амбер сгорал от нетерпения, сидя у камина, и созерцая свой багровый нос. Наконец отыскали квартиру водоноса, но он больше там не жил. Соседи показали, что он нажился, продал бочку и стал наслаждаться жизнью.

Г. Бернье бросился по кабакам и иным увеселительным местам, между тем как его пациент был погружен в меланхолию.

2-го февраля, в десять часов утра, красивый нотариус печально грел ноги и, скосив глаза, посматривал на цветущий пион посреди своего лица, как радостный шум пронесся по всему дому. Двери с треском отворялись, лакеи кричали от изумления, и появился доктор, таща за руку Романье.