Нос некоего нотариуса

То действительно был Романье, но как мало походил он на самого себя! Грязный, оскотинившийся, отвратительный, с потухшими глазами, со зловонным дыханием, с отрыжкой от вина и табаку, красный с головы до ног, как вареный омар: то был не человек, а воплощенная роза.

— Чудовище! — сказал ему г. Бернье, — ты должен умереть со стыда! Ты оскотел пуще всякого скота. У тебя еще человеческое лицо, но цвет кожи не человеческий. На что ты употребил то небольшое состояние, которое мы тебе составили? Ты опустился до самого низкого разгула, я отыскал тебя за парижскими укреплениями, ты как свинья валялся у порога самого грязного кабака.

Овернец поднял большие глаза на доктора, и сказал на своем приятном наречии, с приобретенной в предместьях интонацией:

— Ну, так что-ж.! Я гулял! С чего-ж. вы мне мелете вздор?

— Кто мелет вздор? Тебя упрекают за гадости, вот и все. Зачем ты пропил деньги вместо того, чтоб сберечь их?

— Он мне сказал, чтоб я повеселился.

— Дурак! — вскричал нотариус. — Разве я тебе советовал напиваться у застав водкой и синим вином?

— Всякий веселится, как может... Я был там с товарищами.

Доктор даже подпрыгнул от гнева.

— Хороши, нечего сказать, товарищи! Как! я сотворил врачебное чудо, которое меня прославило на весь Париж и рано или поздно откроет мне дверь в Академию, а ты с какими-то пьяницами портишь мое самое божественное творение! Если бы это касалось только тебя, то мы оставили бы тебя в покое. Это физическое и нравственное самоубийство, но будет ли больше или меньше одним овернцем, — для общества решительно все равно. Но дело касается человека светского и богатого, твоего благодетеля и моего пациента! Ты его обесславил, обезобразил, зарезал своим скверным поведением. Посмотри, в какое плачевное состояние ты привел его лицо!

Бедняк взглянул на подставленный им нос, и залился слезами.

— Ах, какое несчастье, г. Бернье; но свидетельствуюсь Богом, я не виноват. Нос сам собою попортился. Ей-Богу, я человек честный и божусь, что до него и не дотрагивался даже.

— Глупец! — сказал г. Л’Амбер, — ты никогда не поймешь... и притом, тебе и понимать-то не зачем. Теперь, скажи нам без уверток, намерен ли ты исправиться и отказаться от своей разгульной жизни, которая убивает меня рикошетом? Предупреждаю тебя, что у меня руки долгие, и что если ты будешь упорствовать, то я тебя засажу в крепкое местечко.

— В тюрьму?

— В тюрьму.

— В тюрьму с мошенниками? Простите, г. Л'Амбер! Это принесет бесчестье всей семье.

— Перестанешь ты пить, или нет?

— Ах, Господи! да на чтож я стану пить, когда у меня и су не осталось? Я все истратил, г. Л'Амбер. Я пропил две тысячи франков, я пропил бочку и все остальное, и никто на всем земном шаре мне не верит!

— Тем лучше, дурак! Отлично.

— Надо мне образумиться. Бедность подходит, г. ЛАмбер.

— Превосходно,

— Г. Л'Амбер!

— Что?

— Если-б вы были добры и купили мне бочку, чтоб я мог зарабатывать на хлеб, то, божусь вам, я-бы исправился.

— Рассказывай! Опять запьешь.

— Нет, г. Л'Амбер, честное мое слово.

— Обещанье пьяницы!

— Что-ж. вы хотите, чтоб я умер с голоду и от жажды? Сотенку франков, добрый г. Л'Амбер.

— Ни сантима! Тебя само Провидение довело до бедности, чтоб у меня лицо стало опять человеческое. Пей воду, ешь черствый хлеб, лишай себя необходимого, пожалуй, умри с голоду; только чрез это я опять понравлюсь и стану самим собою.

Романье опустил голову, и отвесив поклон вышел, волоча ноги.

* * *

Нотариус был рад, и доктор торжествовал.

— Я не стану хвалиться, — скромно сказал г. Бернье, — но Леверрье, открыв при помощи вычисления планету, сделал не большее открытие чем я. Отгадать по виду вашего носа, что где-то пропадавший в Париже овернец предается разгулу, — значит заключить от следствия в причине при помощи путей, на которые еще не дерзала вступать человеческая сообразительность. Что касается лечения вашей болезни, то на него указывают обстоятельства. Диета, предписанная Романье, единственное средство, способное вас излечить. Случай удивительно нам помогает, потому что эта животное проело все до последнего су. Вы прекрасно сделали, что отказались помочь ему: все усилия искусства окажутся тщетными, пока у него будет на что выпить.

— Но, доктор, — прервал его г. Л’Амбер, — если причина моей болезни другая? если вы сами игрушка случайного совпадения? Разве вы не сказали мне, что теория...