Нос некоего нотариуса

— Я говорил, и повторяю, что при нынешнем состоянии наших знаний, нельзя найти логического объяснения вашей болезни. Требуется открыть закон представившегося факта. Отношение, которое мы наблюдаем, между здоровьем вашего носа и поведением этого овернца открывает для нас перспективу, быть может обманчивую, но в тоже время обширную. Подождем несколько дней: если ваш нос станет поправляться по мере исправления Романье, то моя теория будет подкреплена новой вероятностью. Я не ручаюсь ни за что; но я предчувствую новый доселе неизвестный физиологический закон, который я буду иметь честь формулировать. Наука полна видимых явлений, происходящих от неведомых причин. Отчего у г-жи де-Л., которую вы знаете не меньше моего, на левом плече имеется удивительный рисунок вишни? Потому ли, что, как говорят, её матери, когда она была беременна, страшно захотелось вишен, которые она увидала в окне фруктового магазина? Какой же невидимый художник нарисовал этот плод на теле шестинедельного зародыша, величиною всего с среднего роста кревета? Как объяснить это особое действие мира нравственного на мир физический? И почему у г-жи де-Л. эта вишенка болит и до неё нельзя дотронуться каждый год в апреле, в то время, как цветут вишни? Вот факты несомненные, очевидные, ощутительные, и столь же неизъяснимые, как опухоль и краснота вашего носа. Но терпение!

Через два дня опухоль носа г. Л'Амбера заметно опала, но краснота держалась упорно. С конца недели объем носа уменьшился на целую треть. Черев две недели, он стал страшно лупиться, показалась новая кожица, и нос приобрел прежние форму и цвет.

Доктор торжествовал.

— Единственно о чем я сожалею, — сказал он, — что мы не заперли Романье в клетку, чтоб наблюдать на нем, как на вас, действие лечения. Я уверен, что в течение семи, восьми дней он уж был покрыт чешуей.

— Чтоб его чорт побрал! — выразил христианское пожелание г. Л'Амбер.

С этого дня, он зажил по-прежнему; выезжал в карете и верхом, выходил пешком; танцевал на балах и украшал своим присутствием оперное фойе. Все светские и несветские дамы с радостью встречали его. Самым нежным образом поздравила его с выздоровлением, между прочим, старшая сестра друга Стеймбура.

Эта прелестная особа имела привычку глядеть мужчинам прямо в глаза. Она весьма рассудительно заметила, что г. Л'Амбер похорошел после последней болезни. Действительно, казалось, что двух или трех месячные страдания придали какую-то законченность его лицу. Особенно нос, этот прямой нос, вошедший в границы после несносного распространения, казалось стал тоньше, белее и аристократичнее, чем прежде.

Таково было мнение о красивом нотариусе, и он созерцал себя во всех зеркалах с постоянно возрастающим удивлением. Приятно было видеть, когда он стоял лицом против своего лица и улыбался своему собственному носу.

Но с возвращением весны, во второй половине мая, в то время, как живительный сок раздувал почки лилий, г. Л'Амбер невольно подумал, что единственно его нос лишен благотворного влияния весны и природы. В то время, когда все обновлялось, он вял как осенний лист. Его крылья становились худее, точно их сушил невидимый сирокко, и сближались с перегородкой.

— Проклятие! — восклицал нотариус, строя гримасу перед зеркалом, — деликатность вещь хорошая, но все хорошо только в меру. Мой нос стал до того деликатен, что внушает опасения; если я не возвращу ему силу и цвет, то он скоро станет тенью самого себя.

Он слегка его подрумянил. Но румяна выдали невероятную тонину прямой, лишенной толщины линии, которая делила его лицо на двое. Так возвышается тонкая и острая полоска кованного железа посреди солнечных часов; таков был и призрачный нос впавшего в отчаяние нотариуса.

Напрасно богатый уроженец улицы Вернель подверг себя самому существенному питанию. Принимая во внимание, что хорошая пища, переваренная исправным желудком, почти в равной степени приносит пользу всем частям нашего тела, он подчинил себя кроткому игу уничтожения крепких бульонов и омаров и множества кушаньев из кровавой говядины, орошая все это самыми чудными винами. Утверждать, будто эти изысканные яства не пошли ему на пользу, значило бы отрицать очевидность и клеветать на обжорство. Г. Л'Амбер вскоре наел прекрасные розовые щеки, отличную готовую для удара воловью шею и премилый кругленький животик. Но нос остался невнимательным или бескорыстным компаньоном, не желающим пользоваться барышами.

* * *

Когда больной не может ни есть, ни пить, то его поддерживают порою питательными ваннами, которые сквозь кожу проникают до источников жизни.

Г. Л'Амбер обращался со своим носом, как с больным, которого следует питать отдельно и во что бы то ни стало.

Он заказал для него особую серебряную позолоченную ванночку! Шесть раз в день он терпеливо погружал и держал его в ваннах из молока, бургонского вина, жирного бульона и даже из томатного соуса.

Тщетные старания! больной выходил из ванны таким же бледным, таким же худым и таким же жалким, каким и входил.