Нос некоего нотариуса

— Как? Романье тут работает?

— Без сомнения. Я его и определил сюда.

— Ну, зло не так велико, как я предполагал. Но все-таки вы поступили ужасно неблагоразумно.

— Что вы хотите сказать?

— Сперва войдемте.

Первый, кого они встретили в мастерской, был овернец в одной рубашке, с засученными руками; он наводил ртуть на зеркало.

— Так и есть! — сказал доктор, — я это предвидел.

— Да что такое?

— Зеркала наводят при помощи слоя ртути, которая наливается на оловянный лист. Поняли?

— Нет еще.

— Ваше животное купается в ней по локти. Какое по локти, по самые подмышки...

— Я не вижу связи...

— Но ваш нос часть его руки, а золото обладает печальной способностью образовать амальгаму со ртутью, а потому у вас очки и ломаются.

— Чорт возьми!

— Впрочем, вы можете носить стальные,

— Мне все равно.

— В таком случае, вы ничем не рискуете, кроме отравления ртутью.

— О, нет! В таком случае пусть Романье займется чем-нибудь другим. Эй, Романье! Брось работу и пойдем с нами. Да бросишь ли ты, животное? Ты и не знаешь, чему подвергаешь меня.

На шум прибежал хозяин мастерской, Г. Л'Амбер важным тоном объявил свое имя и напомнил, что он рекомендовал этого человека при посредстве своего обойщика. Г. Тальяд отвечал, что он прекрасно помнит об этом. Именно, чтоб сделать приятное г. Л'Амберу и заслужить его благосклонность, он и произвел рабочего в наводчики.

— Две недели назад? — вскричал Л'Амбер.

— Так точно. Вам это уже известно?

— Даже слишком известно! Ах, разве можно так шутить такими священными вещами?

— Как? ...

— Нет, ничего. Но ради меня, ради самих себя, наконец в интересах всего общества, приставьте его к прежнему делу; или лучше, возвратите его мне, я его возьму от вас. Я заплачу, что следует, но время не терпит. По предписанию врача!.. Романье, мой друг, вы должны отправиться со мной. Вам не о чем заботиться; все мое — ваше!.. То есть, нет! Все равно, идите за мной. Клянусь, вы останетесь мной довольны.

Он едва дал ему время одеться и увел его, как пленника. Г. Тальяд и его работники почли его за сумасшедшего; добрый Романье поднял глаза к небу и, идя, раздумывал, чего-то еще от него потребуют.

О его судьбе рассуждали в карете, а он ротозейничал, сидя подле кучера.

— Милый мой пациент, — сказал доктор миллионеру, — не надо его упускать из виду. Я понимаю, что вы не держите его у себя в доме: его общество не из приятных; но не следует также, чтоб он жил далеко, а равно надо почаще справляться о нем. Наймите ему комнату в улице Бон, или в Университетской, неподалеку от своего дома. Пристройте его к делу менее опасному для вас, или же, еще лучше, дайте ему небольшую пенсию, не пристраивая его никуда; работая, он устает, подвергается опасности; я не знаю ремесла, где бы человек не рисковал своей кожей: случайность всегда близка! Дайте ему столько, чтоб он мог жить ничего не делая. Но в тоже время не следует, чтоб у него были лишние деньги. Он опять запьет, а вы знаете, что за этим последует. Сотня франков в месяц, при готовой квартире, вот все что ему требуется.

— Этого, быть может, даже много... не то, чтоб деньги были большие; но я дам ему столько, чтоб хватило на еду и не оставалось на выпивку.

— И так, четыре луидора в месяц, и выдавать их каждую неделю, по вторникам.

Романье предложили пенсию в восемьдесят франков в месяц; но на этот раз его пришлось уламывать.

— Только-то? — с презрением сказал он. — Не стоило для этого брать меня с Севрской улицы; я там зарабатывал три франка десять су в день и посылал деньги домой. Позвольте мне работать у зеркальщика, или дайте мне три франка десять су.

Пришлось согласиться, потому что сила была на его стороне.

Г. Л'Амбер вскоре увидел, что он поступил умно. Год прошел безо всяких приключений. Романье платили понедельно и постоянно следили за ним. Он жил тихо и честно, и не знал иных страстей, кроме игры в кегли. И прекрасные глаза девицы Ирмы Стеймбур с видимым удовольствием останавливались на белом с розовым оттенком носе счастливого миллионера.

Молодые люди танцевали всю зиму все котильоны. Поэтому их считали женихом и невестой. Раз, при выходе из итальянской оперы, старый маркиз де-Вилльморен остановил Л'Амбера в сенях:

— Когда же свадьба? — спросил он,

— Но, маркиз, мне еще ничего не говорили.

— Что-ж. вы хотите, чтоб за вас посватались? Мужчина должен заговорить первый. Вот герцог де-Линьян, настоящий дворянин, не ждал же, пока я предложу ему жениться на моей дочери! Он приехал, понравился, и все кончено. Через неделю подпишем контракт. Вы знаете, мой милый, что это дело по вашей части. Позвольте же мне усадить дам в карету, а сами пройдемтесь до клуба пешком. Да наденьте же, чорт возьми, шляпу! Иначе, вы схватите такой насморк!..

Старик и молодой человек пошли рядом до бульвара; один говорил, другой слушал. И Л'Амбер отправился домой, чтоб составить проект контракта девицы Шарлоты-Августы де-Вилльморен, но он здорово простудился; в этом нельзя было сомневаться. Акт был переписан главным конторщиком, просмотрен поверенными обеих сторон и окончательно переписан на гербовой бумаге; не доставало только подписей.