Основная группа вписана в остроугольный треугольник, вершины которого – этот скучающий зритель в окне, девушка у колодца и собака: три безучастных к происходящему персонажа. Первый праздно глазеет на происходящее, потому что наконец хоть что-то происходит там, где обычно не происходит ничего. Вторая даже не поднимает взгляда, поглощенная своим занятием: ей нужно вытащить ведро из темной глубины колодца, возможно чтобы напоить коня. А третий персонаж – самая заметная из всех божьих тварей в композиции, – помещенный прямо (может быть, даже произвольно) на передний план и необычайно крупный по сравнению с остальными фигурами, занят своими собачьими делами. Его фигура так выразительна, что по сравнению с ним апатичная, бесконечно терпеливая лошадь, едва набросанные цыплята, дымка листвы на заднем плане и даже осыпающаяся штукатурка и ветхая кладка трактира – всё это выглядит слегка призрачным. Пес – единственный на сто процентов реальный персонаж, он так же реален, как вьющаяся, мягкая шерсть на его морде, обращенной к оживленной суете, которая превосходит его понимание[2]
.Этот или похожий на него пес встречался у Рембрандта и раньше. В 1631 году, когда Рембрандт в возрасте двадцати пяти лет покинул родной Лейден и переехал в Амстердам, чтобы стать главным художником в мастерской Хендрика ван Эйленбурга, торговца картинами и покровителя искусств, он написал свой портрет в образе турецкого паши, известный как «Автопортрет в восточном одеянии»
2. Автопортрет в восточном одеянии. 1631.
Дерево, масло
Музей изобразительных искусств Пти-Пале, Париж
Эта картина на деревянной панели могла быть создана в качестве саморекламы незадолго до того, как Рембрандт покинул отчий дом, хотя, скорее всего, он написал ее сразу по прибытии в Амстердам, как своего рода заявление о том, что теперь он столичный художник; эта картина – зримый эквивалент обещания молодого Растиньяка, что Париж будет лежать у его ног. В любом случае ясно, что портрет написан, чтобы произвести впечатление, и действительно его производит, потому что мастерство передачи текстуры в нем поразительное. Зритель почти физически чувствует блеск халата на нелепо выпирающем животе, паутинную легкость кисточек на перевязи, узелки на парчовом подоле. Но даже ребенку очевидно, что в позе модели есть элемент гротеска. И кажется, художник сам отдает себе в этом отчет. То, как он смотрит поверх голов, наводит на мысль, что перед нами – не просто фантазия. Этот автопортрет – демонстрация художественного мастерства: не просто молодой художник в костюме паши, а молодой художник, играющий роль паши. Дайте ему другой костюм, и он изобразит себя (или того, кого ему закажут) в другой роли. Он – воплощенная гибкость. И он умет передавать ощущение от материалов и фактур, как лучшие мастера. Как Тициан или Рубенс.