Носочки-колготочки

В два часа ночи я пошла искать источник звука. Обнаружила много интересного, в процессе убрала квартиру, но источник не нашла. Мне уже мерещились щупальца и кровавые руки, вылезающие из унитазов, привидения в шкафах. Если бы не материнский инстинкт, я бы уже давно сиганула от ужаса с балкона или же понеслась к первому попавшемуся молодому человеку, обещая любые виды секса за ночёвку. Но нет. Долг оставил сохатого в доме.

В четыре утра, двадцать восьмой раз выскочив из кровати, я споткнулась о детский горшок. И тут эта пластмассовая сука издала стон и хрип. Видимо, в процессе пописа детки или подружка писанули на музыкальную кнопку этого горшка. До этого он мелодично в процессе пописа наигрывал ламбаду, но произошли химические реакции, и его заклинило.

Я вспомнила предыдущий музыкальный горшок. У него заклинило кнопку, правда, он не хрипел, а просто четыре часа без перерыва исполнял детскую песенку, и я пятнадцать минут, вооружившись большим столовым ножом, неистово колотила в кнопку, иллюстрируя собой «основной инстинкт». Хотела бы я посмотреть на вас после четырех часов такой пытки.

В четыре утра я не могла повторить этот подвиг, поэтому, завернув горшок в одеяло, запихнула его в стиральную машину. Звук стал тише. Проснулась утром, умылась слезами, пошла на работу.

Еще немного советов молодым матерям.

В 1812 году мне нужно было в университете для курса «Неформальное образование» придумать игру. Думать было очень лень, поэтому пришла я неподготовленная. И вот все стали выдавать игры. Мама дорогая, чего они только не напридумывали! Дошла очередь до меня, объяснила я свою игру в двух словах и затаилась. Тут-то и выяснилось, что все придуманные игры были дидактические, а моя – то что надо. Но это понятно, я вообще не понимаю, чему такому я могла бы научить.

А история игры была следующая. На заре туманной юности, когда змеи были большими, я с моей подругой в Питере пытались подготовиться к экзаменам. Ее дочь четырёх лет от роду спать не собиралась, а стремилась к общению. И я придумала эту игру, после чего счастливый ребенок немедленно затих с чувством выполненного долга.

Курица

Берется ребенок. Одна штука. И далее ему объясняется, что он курица, а ты ее будешь готовить. Далее ты делаешь всё ровно то, что с курицей. Держишь над огнем, чтобы спалить перья, моешь, намазываешь майонезом, добавляешь специи, разрезаешь животик и убираешь внутренности. Можно шпиговать чесноком. Ребенок – счастлив. После этого ребенок кладется «в духовку» – под одеяло. Через некоторое время ребенок вынимается и родители пробуют ножки и так далее. Остатки курицы на завтра убирают в постель, то есть в холодильник, до утра. Курица с чувством выполненного долга засыпает.

Если курица много разговаривает в процессе, имеет смысл усомниться, свежая ли курица и можно ли ее готовить?

Игра работает от четырёх до одиннадцати. В одиннадцать дети сами приволокут поваренную книгу и выберут, будут они курицей или форелью. После одиннадцати в курицу превращаетесь вы сами, а дети вас готовят.

Когда этот рассказ был закончен, ко мне пришли дети и рассказали свой детский секрет. И хотя Верусика уже нет с нами, нашей семье, похоже, удалось передать очень определённый взгляд на жизнь.

– Мам, я хочу тебе рассказать мой детский секрет. Помнишь, я всегда дрожала, когда входила в море?

– Помню, конечно.

– Мне всегда было дико холодно. И однажды кто-то около меня пописал в море, и мне стало теплее. Только тогда я не знала, я думала, что море обо мне заботится. И зная, что мне холодно, пытается меня согреть.

А Габик сказала:

– Теперь я знаю, что все израильтяне писают в море. Но на самом деле, я могу думать, что они просто таким образом пытаются согреть маленьких замерзших детей.

Давайте искать неожиданные хорошие новости в чём угодно. Может быть, детство именно об этом.

Оборотень Мария Шенбрунн-Амор

Оборотень

– Дедушка, а чья это шкура?

Мама не разрешает ходить в дедушкину комнату, но мамы целый день нет дома, а одному скучно.

Дедушка поворачивает вертящееся кресло, двигает шкуру по полу ногой в тапке. Голова зверя страшно дёргается и блестит глазами.

– Эта? Волка, конечно!

Антоша и сам знает, что волка, вон какая страшная оскаленная морда и какой большой серый хвост. Это он спросил просто, чтобы завести с дедушкой разговор. Теперь он смелее, пролезает в кабинет и прикрывает за собой дверь. Тут висит густой дым папирос, а мама не любит этот запах. Если она его учует, то догадается, что Антон опять таскался к старому мерзавцу. Она и про балкон так же узнаёт – по истоптанному снегу. Поэтому на балкон стоит ходить только тогда, когда там нет снега. И можно свешиваться через перила и плевать вниз, никто не узнает. А деньги кидать нельзя, оказывается.

– Откуда у тебя эта шкура, деда?

– Я его убил, – говорит дедушка, выдыхая драконий дым.

– Сам? – недоверчиво уточняет Антон.

– Сам, – кивает дед и наливает в свой стакан что-то булькающее.