Диего кивнул, прислушиваясь к слабым ноткам раздражения, которые периодически набухали в голосе его собеседника, замечались им и подавлялись, а затем набухали снова. Лошадь того, приземистая и ширококостная, была, судя по ее голове, с примесью низкорослой испанской породы. Он вспомнил смуглых людей, перегонявших небольшие стада горных пони из Сьерра-де-Сегура на ярмарки, проводившиеся возле Лорки и Мурсии. Спина у лошади купца была такой же покатой, как у тех пони. Лошадь терпеливо стояла снаружи, пока они разговаривали, укрывшись в тени конюшни. Обычно с этими людьми общался дон Антонио, выуживая у них обрывки сведений, которые те собирали, следуя из Венеции в Геную, а затем из Генуи в Рим через Флоренцию. В ответ он снабжал их рекомендациями и (почти бесполезными) паспортами для Неаполитанского королевства. Обычно они требовали встречи с послом. Этот же спросил об Антонио, назвав его имя, как будто зная, что путь к дону Херонимо неизбежно проходит через его секретаря.
— Его здесь нет, — ответил Диего.
Торговец шерстью вздохнул.
Дон Антонио был в Остии. Починка корабля и выплата долгов кредиторам капитана должны были задержать его там на большую часть недели. Сам же Вич уехал без эскорта всего за несколько минут до прибытия купца, не сказав, куда отправляется: значит, к любовнице. Солнце почти уже заходило. Стоявший перед ним человек был покрыт пылью и струйками пота, однако возможности подождать до следующего утра у него не было. На изысканно-старомодном испанском он говорил о состоянии дорог, пролегавших через Романью, о своих делах в Италии, связанных с продажей английской шерсти итальянским портным. Он был своего рода посредником.
— Меня зовут дон Альваро Уртадо из Айямонте, — сказал он во второй раз. — Возможно, нынче вечером вам удастся замолвить обо мне слово дону Херонимо.
Он продолжал говорить, через каждые несколько минут возвращаясь к своей просьбе и не воспринимая наблюдательное молчание дона Диего как отказ или согласие. Он был не настолько глуп, чтобы прибегать к угрозам или лести, а Диего — не настолько глуп, чтобы расспрашивать о сведениях, столь важных, что они так и норовили прорваться сквозь ширму неисчерпаемого терпения «торговца». Двор едва ощутимо остывал, и из открытой конюшни шел теплый воздух, насыщенный запахами сена и лошадей.
Наконец Диего сказал:
— Если я сумею сегодня вечером переговорить с доном Херонимо, то где вас разыскивать?
Торговец назвал постоялый двор и заверил, что будет к их услугам в любое время.
— Скажу привратникам, чтобы разбудили меня.
— Заодно заплатите им, — посоветовал Диего.
Торговец ухмыльнулся в знак согласия, затем попрощался. Диего смотрел, как он садится верхом на свою лошадь и медленно выезжает со двора, а сам уже обдумывал, в какой момент будет наименее несвоевременно вытащить посла из постели Фьяметты. Чем позже, тем лучше, решил он. Уж лучше нарушить сон, чем соитие. Он услышал, что лошадь его недавнего собеседника перешла на ленивую рысь. Никакой ты не торговец шерстью, подумал он.
Мысленно он последовал за лошадью и ее седоком по улице. Вскоре они минуют полузаброшенную таверну, на почти стертой вывеске которой сохранились следы красок — некогда там виднелся лев со скипетром в лапах. Пользуясь преимуществами занятой им позиции, человек, сидящий на диване у окна, аккуратно опишет, как выглядят лошадь и всадник, отметит время их появления и убытия. Иногда там сидел невысокий малый с резкими чертами лица, иногда — другой, потолще, краснолицый и страдавший одышкой. Порой их заменял еще кто-то, но на посту круглосуточно был часовой. По ночам он ходил вокруг палаццо, загадочным образом не привлекая внимания стражи.
Соглядатаи, тенью ходившие за ним по городу, бросались в глаза меньше. Иногда он не замечал их присутствия целыми днями. Это ничего не значило: они были неизбежны, и только таковыми он их и воспринимал. Он не знал, в чем состояла их задача: то ли помешать ему разыскать пресловутую парочку, то ли обнаружить ее, ведя за ним слежку. Возможно, ему надо было последовать за двумя друзьями в ночь мессы у Колонны. Проходя мимо замка Святого Ангела или глядя на Ватиканский дворец, он думал об укутанной в горностаевую мантию особе, семенившей по тамошним коридорам, чтобы услышать донесения своих агентов: