Люди с налитыми кровью глазами, глядящие поверх кружек, уделяют ему меньше внимания, чем открывающемуся виду (реке, лодкам, пасущимся на другом берегу коровам, куполу церкви Сан-Пьетро-ин-Монторио), а этому виду — опять-таки меньше, чем пиву в их кружках, постепенно убывающей живительной влаге. Тот, с кем Серон должен здесь встретиться, к этому времени уже наверняка его заметил и теперь следит за тем, как он идет мимо таверн, выстроившихся вдоль береговой линии, как входит в гостиницу «Подъемная решетка», стоящую едва ли не последней в этом ряду. Внутри туда-сюда мечется приземистый, беспокойный с виду парень, пытаясь продать — нет, отдать кому-нибудь даром — хлеб, но хлеб у него плоский и черствый, будто вырезан из кожи. Никто не берет хлеба. Теперь надо собраться, хотя опасность позади, а не впереди, если только… Отогнать эту мысль. Корабль найден, вот что ты ему скажешь. Сальвестро и Бернардо? Нет. О них помалкивай. Он будет спрашивать о булле, о подшивках документов, о вкладах и петициях, но сообщить об этом нечего. Лето немилосердно к деятельным умам чиновников Папского престола: многие из них уже покинули Рим в подражание своему Папе, который вскоре отправится на загородный отдых. Булла положена под сукно, где и пребудет, пока на виду не окажется и не вырастет либо один, либо другой корабль, на палубе которого будет живое, ревущее, топочущее чудовище… Решение его святейшества зависит от этого.
Но это будет не мой корабль, думает Серон. И не корабль Фернандо. И не мой зверь. Нож в переулке теперь очень далек. По обе стороны от лестницы отходят коридоры, один, другой и еще один, покороче. Будет два корабля. Один — из дерева и парусины, оглашаемый победными криками команды… А другой — корабль-призрак, корабль, который не вернется. Это будет корабль Вича, и хотя он потерпит крушение в тысяче лиг отсюда, чего не увидят ни посол, ни кто-либо еще, Вич тем не менее утонет вместе с ним. Шаги обрываются.
За дверью скрывается маленькая комната под самой крышей, из-за чего потолок ее скошен. Зимой тут очень холодно, но зато из комнатки открывается прекрасный вид на суматошливые пристани внизу. Человек, с которым он здесь встречается, будет стоять перед створным окном, опустив взгляд. Сам же он сейчас не тот, кто есть, но необходимое промежуточное звено между тем, кем он был, и тем, кем будет: послом Сероном. Я не предатель, говорит он сам себе, открывая дверь и просовывая голову под перемычкой.
— Вы опоздали, дон Антонио, — говорит Фария, отворачиваясь от окна, чтобы взглянуть ему в лицо, — Чем вы меня сегодня порадуете?
В сумерках слуги разжигают костры и выносят во двор мебель. Возимое имущество Папы водружается на телеги, в которые еще не впрягли лошадей; конюхи вручную перекатывают их по двору в сложном подобии игры в шашки, сдвигая пять или шесть уже загруженных повозок и высвобождая те, что пока еще пусты. Любимые стулья, наборы ножей и бокалов, сундуки с бельем, оловянной посудой и книгами его чиновников продвигаются внизу медленными процессиями, озаряемыми красными отблесками костров, и укладываются поверх мешков с овсом и мукой. Сушеные окорока завертывают в пропитанный маслом муслин. Масло тоже выносят наружу.
Завтра под позднеиюльским солнцем три дюжины ломовых лошадей и быков побредут нестройной колонной, исходя пóтом и покрываясь пеной. По бокам колонны поедут верховые. Жители Романьи прекратят работу и преклонят колени на обочине, ожидая его благословения. И он его, разумеется, даст. Если повезет, то к ночи они доберутся до охотничьего дома у Ла-Мальяны.
Неуклюжие узлы закрепляются при помощи истертых веревок и молитв: его имущество готовится к перемещению. Это уже заняло большую часть дня и, конечно, продолжится за полночь. Когда же он умрет, его апартаменты разграбят ровно за десять минут.
Появляются двое, ухватившиеся за ствол небольшой пушки с обеих его сторон. Когда они проходят перед красным пламенем костров, их силуэты наводят на мысль о крабах, сцепившихся в замедленной и беспорядочной схватке. Пушка будет служить для оповещения о тех или иных событиях. Например, если ему случится убить оленя. К человеку, безмолвно стоящему позади него, он испытывает смешанные чувства — тот нужен ему, но внушает отвращение. Сейчас человек безучастно наблюдает. Или тоже смутно взволнован? Кастрюли и дрова. О чем думают крабы, расчленяя друг друга? Пушка прислонена к стене и там оставлена.
— Вы понимаете, зачем я вас вызвал? — спрашивает Лев, по-прежнему глядя в окно.
— Они здесь.
Лев кивает.
— Где именно? Все можно уладить этой же ночью.