Носорог для Папы Римского

В самом деле — где? Их видели в Борго, один из bancherotti упоминал об «огромном недотепе» и его товарище. Обрывки подобной информации поступали и от осведомителей Лено с виа делле Боттеге-Оскуре. В самом ли деле это они? Диего, по словам Лено, точнее, одного из людей Лено, узнал их, но ничего другого не предпринял. Что ровным счетом ничего не доказывает, ведь Диего не может не знать, что за ним наблюдают. Он ревностно относится к своим обязанностям, постоянен в своих привычках… Он не раскрывается перед своими подчиненными… (Или ему не в чем раскрываться?) Две недели назад он взял женщину, которая приходит к нему по ночам… Если бы Диего знал, где их можно найти, он бы их избегал — как собака, уводящая в сторону своего охотника. Он говорит обо всем этом своему посетителю, затем поворачивается к нему.

Перед ним предстает широкое гладкое лицо. Улыбка, никогда не вырывающаяся на поверхность, таится в очертаниях рта Руфо.

— Я начну с таверн здесь и вокруг церкви Санта-Катерина, — говорит тот. — А затем нанесу визит некоему торговцу, с которым мы оба знакомы. Я уверен, что он будет счастлив возобновить наши старые связи.

— Да, да, — бормочет Лев.

Кожа у Руфо словно восковая, выражение его лица не меняется. Сшитое со вкусом пышное облачение смутно дисгармонирует с тем, что Льву о нем известно. В Ферраре, сообщил ему Гиберти, именно Руфо пытал герцога.

— Гиберти все для вас здесь устроил. Если у вас появятся новости, то до Ла-Мальяны рукой подать.

— Я знаю их в лицо, — говорит Руфо.

Хвастовство? Угроза?

— Да, и дон Диего — тоже, — парирует Лев.

Они смотрят друг на друга. Когда Руфо откланивается и отступает, он опять поворачивается к окну.

Потрескивание костров, топот ног, скрип поклажи и ворчание усталых людей смешиваются внизу и эхом доносятся со двора. Там стоят три женщины с факелами. Несколько телег все еще пусты. Покинуть Рим, где есть Руфо, он будет только рад. До него доносится негромкий трубный звук, и он задерживает взгляд на слугах во дворе, пока не понимает, что те не могут слышать этого звука. Из садов позади дворца — вот откуда исходит слабое гудение. Ганнону опять нехорошо.

Все дело в жаре, говорит ему смотритель. Может, здесь слишком жарко для слона? Или нет? В послеполуденный зной Ганнон валяется в выкопанном для него бассейне у восточной оконечности сада, — теперь здесь все провоняло слоновьими фекалиями. Его шкуру собираются умягчить ланолином. Лев думает об одиночестве зверя и тешится фантазией о том, что они вполне могли бы поменяться ролями. Изогнутые серые слоновьи хоботы указывают на него, семенящего то туда, то сюда, и мягко трубят на слоновьем языке: Гляньте-ка, Папа. Посмотрите на его смешную шляпу. А теперь обратите внимание: он служит мессу за упокой души тех, кто скоро умрет. Видите, какой он дурной человек, неудивительно, что собственные экскременты доставляют ему больше страданий, чем расплавленный свинец…

Руфо разделается с ними, и со всем этим делом будет покончено.

Теперь слуги во дворе снуют между разными входами и телегами, перенося большие решетчатые ящики. Он осознает, что все время ждал появления этих ящиков, точнее, их содержимого. Ящики укладывают штабелями перед двумя незагруженными телегами и там оставляют. Несколько минут люди слоняются без дела, затем по двое, по трое исчезают в окружающих строениях. Тявкающий хаос лап и языков, которого он полубессознательно ожидал, возникнет не сейчас, но, как это бывает всегда, утром. Он сбит с толку, вот в чем дело. И этим объясняются многие его мелкие ошибки. Собак будут грузить утром.

Он не был похож на человека, имеющего что продать.

— Речь не о шерсти, собственно. Это лишь обещание, что шерсть будет потом, — объяснил торговец.