Они миновали здание магистрата, но внутрь входить не стали. Гроот с сержантом обменивались расхожими банальностями о жаре не по сезону и возможной заразе. Трупов в этом квартале не было — полковник распорядился, чтобы каждый, оставивший тело непогребенным, расплачивался за это головой. Сила приказа постепенно убывала по мере того, как они продвигались по улицам, становившимся все уже и темнее. Запах разложения накатывал густыми волнами, с удивительной регулярностью, но в конце концов Сальвестро осознал, что исходят они из проулков между домами. Они прошли мимо небольшого сада, в котором рычали друг на друга невидимые собаки. С ветвей яблони свисали, словно мешки, две фигуры, в убывающем свете казавшиеся черными пятнами. На шее у каждого из повешенных имелась табличка с надписью, гласившей — Сальвестро знал об этом лишь потому, что спросил, — «Трус». Два дня назад он видел, как к красильням за руки и за ноги тащили вниз лицом солдата средних лет с точно такой же табличкой. Природа преступления была неясна. Люди начинали ополчаться на самих себя.
Теперь они вошли в квартал Сан-Марко. Люди, праздно стоявшие по углам или проходившие мимо, выглядели более оборванными и бросали на их четверку подозрительные взгляды; только оружие указывало на то, что это солдаты. Здесь заправляли вольные отряды. В дальних концах улиц, ответвлявшихся влево, Сальвестро видел небольшие баррикады, укомплектованные людьми в форме, из частей Медичи и Кардоны. Своих родственников кардинал и вице-король разместили в двух замках, башенки которых возвышались над беспорядочным скоплением домов поплоше. Медичи расположился в более старом замке, вместе с умирающим Альдо. Альдо был правителем Прато и умирал от какой-то разновидности чумы. Сальвестро нередко слышал: «Этот старый козел Альдо…», и «Надо пойти и прикончить старого ублюдка Альдо…» Ему было известно, кто такой Альдо, и он знал, что баррикады предназначались для сдерживания вот этих людей, этого сброда, этих животных. Крепости соединялись двойным рядом стен — cassero, — и в обе стороны сновали посыльные, чьи силуэты пятнали темно-алое небо на западе. Через несколько минут совсем стемнело.
Сброд. Животные? Они плевали на землю и мочились на стены, ели, спали, поднимались… Остриями копий они отрывали старикам гениталии, они ломали ноги их старухам женам. Расправлялись с детьми. Убийцы и мучители. Сальвестро смотрел в их лица, сплошь красные в свете факелов и костров. Они искали, где бы достать чего-нибудь на ужин, шаркали по конюшням в поисках соломы, чтобы прикорнуть на ней, дрожали или исходили потом. Сальвестро думал о Зубатом. На всех обращенных к нему физиономиях неизменно был написан ужас. Выглядели они как обычные солдаты: грязные, усталые всклокоченные, перевязанные и замызганные. Сальвестро и сам выглядел точно так же. Я в этом не участвовал, сказал он себе. Гроот с сержантом все еще перешептывались, шагая прямо перед ним. Я протянул руку, чтобы вытащить ту, другую, девицу на безмолвной улице, совсем некрасивую. Шепот, шепот. Но она умерла.
Улицы опять сузились, и фасады зданий выпирали, словно борта огромных кораблей, тяжело плывущих рядом. Несколько человек спали вповалку в арках, устроившись под лестницами, ведущими на верхние этажи. Они вчетвером проходили через недоступные для взгляда участки, появлялись целыми и невредимыми и продолжали путь. Сальвестро не знал, как назывался этот квартал, но по сравнению с уже виденными он смотрелся совсем убого. Однообразные ряды домов, змеившиеся вдоль их пути, не прерывались ни фруктовыми, ни иными деревьями. Даже источающих вонь каналов здесь было меньше. Раздававшийся впереди шепот был обрывочным и бессмысленным.
— В этом доме находится семья Альдо, — сказал им сержант. — Его жена, синьора Анна-Мария, ее служанка и двое детей. Они здесь в безопасности, и ваша обязанность в том, чтобы они были в безопасности. Никого, кроме меня, не впускать. Никому ничего не говорить. Вы — люди полковника и будете держать ответ перед ним, если семье Альдо причинят какой-нибудь вред.
Эти указания сержант на разные лады повторил дважды, а то и трижды, и они втроем всякий раз тупо кивали. Теперь до них доносился запах готовившейся в доме еды. Еще одна тройка солдат чуть виднелась на другой стороне улицы. Сальвестро видел, что все дома разграблены, двери и ставни сорваны с петель, разбитые стулья, кровати и горшки сложены в кучи у внутренних стен. Разграблены, а потом тщательно прибраны. Где, подумал он, те люди, что прежде здесь жили?