Носорог для Папы Римского

В нескольких сотнях ярдов, по ту сторону рва с илистой струйкой воды, птичник слегка взволнован — здесь целуются и воркуют, здесь вздрагивают перья, здесь страдают голуби. Цапля сохраняет спокойствие, часами сидя на своем насесте, в то время как стоящие вокруг нее клетки с куропатками, вальдшнепами, бекасами, коростелями, фазанами и сороками полны шуршания — признака дурных предчувствий их обитателей. Дульцимер — или это цимбалы? — продолжает играть. Площадку для убийства огородили парусиной раньше, при свете дня: это четыре тысячи футов белой ткани, сверкающей, слепящей животных, — коридор, по которому дичь должна выбежать на стрелы и копья охотников. Лев любит охотиться на французский манер, и огнестрельное оружие у него запрещено.

А еще здесь будет Сюрприз, щетинистый и раздражительный. Сейчас его обихаживает Боккамацца. Он смотрит вниз на зверя, храпящего и фыркающего в своей яме, злобно визжащего, пока полдюжины загорелых и обтянутых кожей батраков борются с ним то так, то этак, валя его наземь и удерживая, скептические помощники Боккамаццы торопливо наносят на него краску и привязывают к морде отросток.

— Вы уверены, что мы правильно все разобрали? — обращается к нему один из них, меж тем как животное извивается, напрягая все мышцы.

Боккамацца снова смотрит на набросок своего хозяина. Чудовищно. Он кивает.

— Это чтобы развеселить их, — говорит он.

Ему же совсем не до веселья — главному охотнику Папы, посреди ночи занятому подготовкой изощренных розыгрышей. С первыми лучами света надо будет выстроить загонщиков: злосчастную смесь возмущенных швейцарских гвардейцев и перевозбужденных крестьян. Предстоит еще отобрать ловчих птиц (кречетов и ястребов-перепелятников, нескольких соколов, взять ли пустельгу?) и самих охотников, дипломатично ранжированных от наиболее умелых до наименее умелых, вплоть до его святейшества, самого, естественно, неумелого. Люди выбирались из ямы, где царила страшная кутерьма — руки, ноги, пот, раздражение, озадаченность, поскальзывание на помете зверя. У него был глаз на помет, пресмыкающихся проходимцев, ядра, геморрой и брызги крови. «Как будут опознавать дичь? — думает Боккамацца, вспоминая неуклюжее преследование несколько минут назад. — По фекалиям, вот как». Он шагает по пружинистому дерну, и сознание его занято ролями завтрашних игроков и причудливыми поворотами Охоты. Дульцимер — или это цимбалы? — стихает. Огни гаснут. Дворец и пристроенная к нему конюшня выглядят черным мавзолеем на фоне освещаемого зарницами черно-синего неба. Находящиеся в миле отсюда полосы парусины растянуты в форме буквы V и обозначают место для убийства. В точке их пересечения радостно возвышается холмик. Посадить сюда Папу, думает Боккамацца.

Наступает рассвет, выжигая туман из низин, испаряя росу с дерна. На опушке леса выстраивается цепь, откуда доносятся э-ге-гей, о-го-го и множество других деревенских возгласов. Вот мы и взялись за дело, вперед! Мы — вот они где, охотимся средь зелени леса.

Кустарники соседствуют с деревьями — здесь и мирты, и дубы, и вязы, и бузина, и склоняющиеся над рекой ивы. Можжевеловые заросли и колючки, колючки. Загонщики вооружены сковородками и палками, которые наполняют воздух лязганьем и грохотом настолько, что в нем вряд ли остается место для их криков, не говоря уж о звуке их неуклюжих шагов. Это шумовая атака: листья свисают, словно сморщенные мешки с бельем или великолепно замаскированные летучие мыши. На глаза попадается хорек. Ура! А вон там — голубь… Э-ге-гей!

Э-ге-гей…

Слуха Льва достигают слабые крики и разрозненные вопли, пение загонщиков под аккомпанирующий грохот кастрюль и сковородок. Дульцимер? Цимбалы?.. Восседая на своем холмике, он через подзорную трубу косится на полотнища парусины, разбегающиеся налево и направо, прежде чем принять в свои объятия темно-зеленый выступ леса. Рассаженные перед ним на клетках ястребы-приманки бьют крыльями и трепещут — хотя мешки с их голов еще не сняты, птицы чувствуют, что настало время убивать. Ястребы-охотники пока спокойны — большие ястребы, предназначенные для добычи зайцев, кроликов и фазанов, и ястребы-перепелятники, которым предстоит хватать мышей. Товарищи по охоте, образуя полукруг, восседают поодаль на складных стульях и подушках — кардиналы Д'Арагона и Корнаро, Биббьена и Довицио, трое гостящих епископов, их камергеры и лакеи, послы Вич и Фария, чье присутствие здесь он едва терпел, пока не задумал свою мастерскую шутку… Теперь они так же необходимы, как Фра Мариано или Барабалло, который накануне ночью принял пари на двадцать скудо, предложенное Довицио, после чего проглотил обезглавленного угря, а потом отрыгнул его в камин, — угорь все еще извивался… Что за чудное развлечение! Otium, negotium, otium, negotium… Как это забавно — забавляться!