Носорог для Папы Римского

Последовал слабый стон, и голова снова начала подниматься. Редеющие вьющиеся седые волосы разделяли лицо капитана на загрубелые участки, поросшие какой-то стальной стружкой, кожа под которой была испещрена красными пятнами и располосована лопнувшими венами. Краснота преобладала на носу — непомерно большом багровом штевне, на котором когда-то давно полопались прыщи, оставив кроличий садок дыр чуть выше ноздрей, пещеристых и густо поросших волосами. Во рту у капитана было погребено множество зубов — их надгробные камни склонялись друг к другу под разными углами. Издав сетование, рот так и остался открытым, позволяя исследовать себя таким образом или же ожидая, чтобы в него вставили требуемую бутылку. Когда стало ясно, что этого не произойдет, открылись глаза.

Глаза капитана Альфредо удерживались на месте толстыми выступами розовых век, которые морщились и собирались в складки, втягиваясь, чтобы обнажить собственно глазные яблоки. Их радужки были того синего цвета, который в серости штормовых туч ждет, чтобы солнце растворило его, распространив по всему безоблачному небу, — пугающе яркий кобальт, в данном случае оттеняемый столь же пугающе яркой розовостью там, где полагалось быть белкам. Эти глаза уставились на лица, глядевшие сверху. Рот что-то пробормотал («Ах, слизень…»?), затем осознал, что все еще открыт, и закрылся. С минуту или около того ничего больше нельзя было услышать или увидеть. Диего подумывал о ведре воды, но, прежде чем он успел претворить эту идею в жизнь, где-то в середине человеческой кучи, бывшей капитаном Альфредо, началось медленное шевеление, сопровождаемое ропотом и рокотом, ахами и охами, писком изношенных хрящей и скрипом старых костей, меж тем как окоченевшие мышцы изгибались и напрягались, пропитанные алкоголем кровеносные сосуды выдавливали венозную и артериальную жидкости в дремлющие конечности, а жизненно важные органы пытались вспомнить функции. Слюнные железы восполнили запасы мокротного клейстера, от которых отпрянул язык, и в пустой желудок закапали пищеварительные соки — в упреждающем ударе против предвкушаемой «первой за день». Прозвучало негромкое пуканье, и началась битва с тяготением. Члены начали двигаться: нога, другая нога, рука, другая рука… Спустя наполненную ворчанием минуту голова капитан Альфредо оказалась выше, а ступни — ниже всего остального. Формально он теперь стоял.

— Он в самом деле проснулся? — несколькими мгновениями позже спросил Артуро; его приятели вгляделись пристальнее.

Капитан Альфредо пребывал в вертикальном положении. Глаза у него были открыты. Он дышал. Но, казалось, он совершенно не осознавал присутствия тех, что сгрудились вокруг него, не говоря уже о корабле и море, в котором он покачивался. Диего подался вперед и легонько постучал его по носу. Глаза было моргнули, затем стали смотреть так же тупо, как раньше.

— Бутылка, — сказал Диего.

Глаза повернулись и застыли на нем.

— Сюда, — произнес он, указывая назад, в сторону каюты.

Капитан Альфредо последовал за ним.

Сальвестро был оставлен снаружи, среди членов команды, которые шаркали ногами по палубе, сплетали и расплетали руки, прочищали глотки и находили разные штуковины, чтобы вертеть их в руках или облокачиваться на них. Какое-то время никто ничего не говорил. Бернардо стоял немного ближе к баку, перегнувшись через борт и делая рвотные потуги. Якопо сидел на корточках с рукой на перевязи. Он шумно вздрагивал, когда его забинтованная кисть ударялась о грудь, и Сальвестро заметил, что матрос по имени Энцо ухмыляется. Из каюты сколько-то минут не доносилось ни звука. Дверь оставалась закрытой, и люди снаружи предавались праздности. С нижней палубы поднялся Руджеро с досками в обеих руках, увидел кучку матросов, собравшуюся на палубе у грот-мачты, и спросил, что происходит. Якопо ткнул здоровым большим пальцем в сторону полуюта:

— Альфредо проснулся.

Руджеро аккуратно сложил свои доски под переходным мостиком и пробрался вперед, чтобы обследовать поврежденную фок-мачту. К ее оставшейся части немного ниже линии облома были привязаны три шеста, чтобы казалось, будто мачта цела. Он с любопытством поглядывал на Бернардо, которого все еще рвало. Люди на палубе продолжали бездельничать. Вскоре из каюты на полуюте громкий голос недоверчиво выкрикнул:

— ЧТО?!

И несколькими минутами позже:

— ОТКУДА?..