Носорог для Папы Римского

В следующие дни по палубам корабля расхаживал задумчивый капитан Альфредо. Его пьяное ковыляние превратилось в валкую и важную походку, многоцелевую иноходь, которая была разработана и усовершенствована в течение последних трех десятилетий, чтобы удерживать его на ногах при любой качке, наклонявшей палубу менее чем на шестьдесят градусов, и которой теперь он передвигался по «Лючии», чтобы знакомиться с командой. Обнаружив, что «рыбаки», нанятые его помощником и лоцманом, были скорее из разряда «уда-и-леса», нежели «лодка-и-сеть», он опечалился еще больше. Тем не менее Альфредо разделил их на вахты, одной из которых командовал сам, а другой — Якопо, на которого капитан возложил дополнительную ответственность за обучение членов команды азам моряцкого дела, потому что никто из них не мог отличить эрнс-бакштага от браса, не говоря уже о разнице между штагом и вантой. Сальвестро и Бернардо были выставлены впередсмотрящими и размещались на полубаке, пока не будет починено «воронье гнездо» на фок-мачте прямо над ними. Тем временем оно напоминало о своем существовании, регулярно сбрасывая им на головы куски дерева, а однажды во время вахты Бернардо оттуда упал большой кусок известняка, хотя выяснилось, что его случайно уронил Якопо, чей крик «Осторожно!» донесся долей секунды позже падения камня слева от затылка Бернардо, а спустя еще долю секунды сверху явился и сам Якопо, который провалился сквозь дно разрушающегося сооружения и непременно переломал бы себе ноги, не поймай его Бернардо. Капитан Альфредо привнес в свою важную походку перемежающееся топанье, а его доморощенная команда начала входить во вкус тонких различий между, скажем, выбленочными тросами (предназначенными для лазания), гитовами (предназначенными для втягивания) и мартин-бакштагами (предназначенными для того, чтобы держаться от них подальше, потому как мартин-гик обломился много лет назад, а бушприт собирался за ним последовать). По указаниям, которые проревел Альфредо, были подняты паруса, а после долгих часов, проведенных на палубе полуюта с картами, компасом, краспицей, таблицами деклинаций, нахмуренным лбом и высунутым меж зубов языком, был установлен и курс. Они прошли в виду Устики, а несколькими днями позже показался остров Ла-Галита, от которого горячие пыльные ветры, дувшие с побережья, отбросили «Лючию» на северо-запад. Руджеро носился по кораблю с заостренным гвоздем, который втыкал в разные бимсы, планки и поручни, а затем оставлял на них таинственные пометки куском желтого мела. Каждый раз, проделав это, он поднимал сумку с инструментами, висевшую у него на плече, все выше, хмурился и ворчал себе под нос, пока не стал выглядеть так неприступно, что даже капитан Альфредо не вставал у него на пути. В двадцати лигах к югу от Картахены с жуткой одновременностью лопнули два штага, из-за чего рей бизани тяжело рухнул на палубу вместе со стоявшим на нем Якопо. Бернардо, которому случилось быть внизу, аккуратно отошел в сторону, а затем вытащил помощника из путаницы линей и парусины, и Якопо уковылял прочь со слегка вывихнутой лодыжкой. Бернардо продолжил свой путь к кормовому поручню, где должным образом исторг за борт завтрак того утра: соленые анчоусы и галеты. Сходные вложения были сделаны им у мысов Кабо-де-Гато, Пунта-де-лас-Энтинас, Кабо-Сакратиф, Пунта-дель-Кала-Мораль и во многих других точках между ними. Огромные желтые пятна плыли в кильватере «Лючии», проявляя в этих спокойных водах замечательную силу сцепления и, как ни растягивал их ветер, оставались видимыми на расстоянии до двух фарлонгов, меж тем как мелкие рыбешки питались ими и подыхали. Диего на палубе видели редко, а девушка не показывалась вообще. К тому времени, когда Сальвестро увидел Гибралтарскую скалу, немного впереди («по курсу», поправился он) и далеко справа («по правому борту»), они находились в море двенадцать дней, а «Лючия», чего не могла не заметить команда, оказалась с носа до кормы покрыта маленькими желтыми иероглифами. Руджеро завершил свой осмотр.

— Прежде чем мы начнем, я хотел бы объяснить, что означают эти пометки, — сказал он капитану Альфредо.

Они сидели на корточках на носу корабля, неловко растопырив ноги среди сваленных там канатов и швартовов. Руджеро поднес масляную лампу к массивному полукруглому шпангоуту, который с обеих сторон загибался кверху на уровне пояса и на котором был нарисован круг с точкой внутри.

— Этот значок напоминает человека, попавшего в водоворот, и означает червоточину, — сказал он.

— Верно, — сказал капитан Альфредо.

Руджеро пробрался в спутанные кольца канатов, хватавшие их за ноги, и указал вниз, где носовые шпангоуты проходили под передним гаком. Значок здесь был простым крестом.