Ностальгия

Уйдет в станционную мужскую комнату темная личность с чемоданчиком, а выходит из мужской комнаты совершенно ясная личность — адвокат, по­мещик, гидра контрреволюции, с гладко причесан­ной головой, в чистом воротничке, и несет рукой

в перчатке тот же чемоданчик. Эге! Лица-то все зна­комые. Вон и тот, пухлый, с бородкой,—расчесал бородку, брови нахмурил, снимает озабоченно пу­шинку с рукава драпового пальто и уже выражает недовольство какими-то порядками: «Безобразие! Эдакая распущенность!»

Ну уж если дошло до «безобразия» и «распу­щенности», значит, почва у нас под ногами проч­ная.

Скоро и Киев.

Гуськин озадачивает на,с неожиданным вопросом:

—  А где вы все думаете остановиться?

—  Где-нибудь в отеле.

—  В отеле?

Он загадочно усмехается.

—  А что?

—  Говорят, что все отели реквизированы. И

в частных квартирах столько народу набито, что

я хотел бы, чтобы в моем кошельке было так тесно.

Что-о?

У меня знакомых в Киеве не было, и куда сунуть­ся, если в отель не пустят,—я не имела никакого представления.

—  Это, собственно говоря, Гуськин, ваша обязан­

ность,— сказал Аверченко,— раз вы импресарио, вы

должны были приготовить помещение, списаться

с кем-нибудь, что ли.

—  А с кем я спишусь? Господину гетману напи

шу? Так я бы ему написал, а он бы мне прописал.

Так пусть лучше госпожа Тэффи пойдет к гетману,

так из этого, может быть, что-нибудь выйдет. Не го­

ворю, что выйдет хорошее, но что-нибудь непремен^

но выйдет. Ну, я уже вижу, что госпожа Тэффи нику­

да не пойдет, а останется себе ждать на вокзале,

а Гуськин побежит по городу и найдет квартиру.

Опять столько работы, что ни охнуть, ни сдох­

нуть.

—   Это входит в ваши обязанности! Чего же вы

огорчаетесь?

—  Обязанности? — философским тоном сказал

Гуськин.— Конечно, обязанности. Ну так найдите

мне дурака, который бы веселился, что должен ис­

полнять обязанности! Что-о?

Оленушка вступила в разговор.

— В крайнем случае я возьму все на себя,—крот­

ко сказала она.—У меня в Киеве есть подруги, мо­

жет быть, можно устроиться у них…

Личико у Оленушки было озабоченное и груст­ное. Ясно было, что она приняла твердое решение «не топтать травы»…

На скамейке через проход актриса с собачкой го­ворила шипящим голосом Аверченкину антрепрене-

РУ:

— Почему другие могут, а вы не можете? Почему

вы никогда ничего не можете? И тут же сама себе отвечала:

— Потому что вы форменный идиот.

Я сказала тихонько Аверченке:

—  Мне кажется, что ваши актеры плохо ладят

друг с другом. Эта самая Фанничка и ваш импреса­

рио всю дорогу шипят друга на друга. Трудно будет

устраивать с ними вечера.

—  Да, они бранятся,— спокойно сказал Аверчен­

ко.— Но это вполне нормально. Это же старый

роман.

—  Роман?

Я прислушалась.

—  Мне стыдно за вас,— шипела актриса.— Вечно

вы не бриты, у вас рваный галстук, у вас грязный

зоротничок, и вообще вид альфонса.

—  Да, вы правы,—сказала я Аверченке.—Здесь,

по-видимому, глубокое и прочное чувство.

Импресарио бубнил в ответ:

—  Если бы я был любителем скандалов, то я ска­

зал бы вам, что вы пошлая дура и вдобавок злая.

Имейте это в виду.

—  Да,—повторила я.—Глубокое и прочное

с обеих сторон.

Нужно, однако, поднять настроение.

—  Господа,—сказала я.— Почему вы так приуны­

ли? Помните, как вы мечтали в теплушке о ванне,

о хорошем обеде? Подумайте только: завтра в это

время мы, может быть, будем чистенькие и на­

рядные сидеть в хорошем ресторане и под музыку

есть самые вкусные вещи. Будет белая блестящая

скатерть, хрустальные рюмки, цветы в вазах…

—  Я таки порядочно не люблю рестораны,—

вставил Гуськин.—Чего хорошего? Когда мне мама­

ша подает дома бульончик, так я его улепетываю

лучше, чем самую дорогую печенку в самом лучшем ресторане. Что-о? Конечно, в очень дорогом ресто­ране, там полный порядок (Гуськин произносил «па-радок», производя как ласкательное от слова «па­рад»). Там вам, после того как вы курочку поглодае­те, обязательно подают теплой воды, и даже с мылом, чтобы вы могли помыть лицо и руки. Но для такого ресторана надо иметь нахальные деньги. А в обыкновенном ресторане так вы себе вытираете руки прямо о скатерть. Это же скука! Нет, я ресто­ранов не люблю. И чего хорошего, когда вы кушае­те суп, а какой-нибудь сморкач сидит рядом и ку­шает, извините, компот.

—   Чего же тут дурного? — недоумевает Аверчен­

ко.

—   Как чего дурного? Притворяйтесь! Не понимае­

те? Так куда же он плюет косточки? Так он же их

плюет вам в тарелку. Он же не жонглер, чтобы

каждый раз к себе попадать. Нет, спасибо! Я таки

повидал ресторанов на своем веку.

* * *

Поезд подходит к станции.

Киев!