Ностальгия

—   Новое дело! — говорит Гуськин и исчезает

в мутной мгле.

Прыгаем в жидкую скользкую грязь. Прыгаем в неизвестное.

Расталкивая нас, лезут в вагон солдаты, провор­но выбрасывают наш багаж и задвигают дверь.

Ночь, дождь, мутные огоньки ручных фонариков, солдаты.

Итак, мы снова под дождем на платформе.

Стоим, сбились тесной кучкой, как баранта в снежную бурю — стоит морды вместе, хвосты на­ружу. Ждем покорно. Верим —наш пастух Гуськин дело уладит.

Не могу сказать, чтобы настроение у нас было очень унылое. Конечно, ужин и ночлег в теплой ком­нате были бы приятнее, чем мелкий дождичек на от-

1 Прочь! (нем.) — Ред.

крытой платформе, но вкусы у нас выработались скромные. Уверенность, что буквально никто не со­бирается нас расстреливать, наполняла душу радостным удивлением и довольством. Дождик уютный, даже не очень мокрый… Право же, на све­те совсем недурно живется.

Рядом с нами на вокзальной тележке сложен наш багаж. Сторожит его немецкий солдат.

Станция освещена скудно. Вдали светит стеклян­ная дверь — входят и выходят темные фигуры. Там, за этой дверью, наверное, и решаются судьбы мира.

Высокая черная тень шагает к нам. Это Гусь-кин.

—  Опять начались муки Тантала — вертишься

под дождем и не знаешь, кому совать взятку,— расте­

рянно говорит он.

—  Чего они от нас хотят, Гуськин?

—  Хотят в карантин сажать. Плохо им, что у них

в карантине пусто! Что-о? Я им говорю, что мы уже

сидели. А они говорят — покажите бумаги, когда вы

из Москвы выехали. А по бумагам неделю тому на­

зад. А где же две недели карантина? Так я отве­

тил — что? Я ответил, что я пойду деньги разменяю.

А что вы хотите, чтобы я ответил на подобный

вопрос?

—  Как же быть?

—  Как-нибудь будем. Пуганая ворона на кусты

дует. Надо найти, кому дать. Для чего же они ка­

рантин выдумали? Нужно только разыскать какого-

нибудь еврея, так он нам дорогу покажет.

Гуськин ушел.

—  Знаете, господа, нужно попробовать погово­

рить с солдатом,—надумала я.—Оленушка, начнем

говорить между собой по-немецки, чтобы располо­

жить его в свою пользу. Хорошо?

—  Я совсем немецкий забыла! — говорит Оленуш­

ка.— Помню кое-что из грамматики.

—  Ничего, валяйте из грамматики, только с чув­

ством.

—  Аусгеноммен зинд: бинден, финден, клинген,—

начала Оленушка,—гелинген, ринген…

—  Веселее, Оленушка, оживленнее!..

—  Нах, ауф, хинтер, небен, ин, штеен, мит дем

аккузатив, — улыбаясь, щебетала Оленушка.

—   Мит, hqx, нехст, небст,—отвечаю я, утверди­

тельно кивая головой.—Смотрите — солдат на­

чинает шевелиться. Валяйте скорее еще!

—   Аусгеноммен зинд: бинден, банд, гебунден.

Дринген, дранг…

- Цу, аус…

Солдат смотрел на нас с тусклым любопытством.

—   Ну вот, патриотическая жилка у него, очевид­

но, завибрировала. Как же быть дальше?

—   Может быть, спеть дуэтом «Дас вар ин Шене-

берг»?

—   Петь, пожалуй, неудобно. Куда это уставился

наш солдат? Смотрит на мой чемодан.

Я подхожу к нему. Ага! На моем старом чемода­не наклейка «Берлин». Вот он куда смотрит. Ну, те­перь возьму его голыми руками.

— Берлин! Чудесный город,—говорю я по-немец­

ки.— Вы бывали в Берлине?

Нет, он в Берлине не был.

— Ах, когда все это кончится, непременно поез­

жайте. Ах, ах! Прекрасный город. Ресторан Кемпин-

ского… магазин Вертхейма, пиво, колбаса, красота…

Ах, ах, ах!

Немец улыбается, патриотическая жилка пляшет вовсю.

—   А вы были в Берлине?

—   Ну, еще бы! Вот доказательство — мой чемо­

дан. Берлин, ах, ах!

Ну, однако, пора к делу.

— Да, это было хорошее время — до войны.

А теперь так трудно. Вот стоим здесь под дождем

и не знаем, как быть. Мы, конечно, были в каранти­

не, но недолго, потому что мы ужасно здоровые.

Нас и отпустили. Только свидетельство мы не дога­

дались взять. Как быть?

Солдат вдруг сделал каменное лицо, повернулся в профиль и, не глядя на меня, сказал:

— Лейтенант Швенн.

И еще раз повторил потише, но очень внуши­тельно:

— Лейтенант Швенн.

Потом сразу повернулся и отошел. Победа! Бегу искать Гуськина. Фонари мигают — мелькает по ним суетливая тень. Конечно, это Гуськин.

—   Гуськин! Гуськин! Солдат сказал: «Лейтенант

Швенн». Понимаете?

—   Хо! Мне уже десять человек сказали «Швенн».

Он там, у начальника. Надо ждать.

Я вернулась к своим.

Солдатский патриотизм так разыгрался, что, по-видимому, и успокоиться не мог.

— Лейтенант Швенн! — повторил солдат, не гля­

дя на нас.—Нун? Лейтенант Швенн.

Тогда я догадалась и сказала:

- Шон! Уже!

Он шевельнул бровями и ухом и успокоился.

Подошел Гуськин.

—   Ну, что?

—   Такие пустяки! Так дешево, что прямо стыд!

Что-о? Только нужно все-таки, чтобы вы сами по­

шли поговорить с начальником. Попросите, чтобы

дал пропуск. Он все равно даст, но нужно, чтобы вы.

попросили.

Пошли к начальнику. Что ему сказать — сами не знали.

Начальник — немецкий офицер — сидел за столом. Вокруг — свита, украинская офицерская молодежь.

—   Чего же вы так торопитесь? — спрашивала

свита.— Посидите себе у нашем городу.

—   Мы очень торопимся. У нас послезавтра в Кие­

ве концерт, мы непременно должны быть к сроку на

месте.

Кое-кто из офицеров знал наши имена. Улыба­лись, смущались, шутили.

— Вот вы вместо того, чтобы задерживать нас,