Ностальгия

Дискуссия завершена. Кто-то согласен, кто-то недоволен, кто-то думает иначе. Это их трудности. Я за них отвечаю, пока я их командир. Пока. Надо за Парком в оба смотреть – что-то круто он пошел, как бы меня не подставил. Сержантский оклад на пять сотен выше.

«Коробочку» резко подбрасывает. Головы наши синхронно мотаются туда-сюда. Жужжит привод башни. «Бам-бам-бам» – нас потряхивает от выстрелов пушки. Тянет кислым дымком – изоляция поизносилась.

– Попадание в левый борт, предположительно крупнокалиберный пулемет, выбита одна ячейка! – докладывает башенный.

– Ты хрена снаряды переводишь? – вновь ярюсь я. – Взводному сообщи и «птичкам», ковбой херов! Без твоей пукалки разберутся!

– Виноват, сэр! По башне чиркнул, нервы не выдержали, – убито отзывается Топтун.

– Последнее предупреждение, Топтун. Еще раз лажанешься, пойдешь в «суслики». Вон, у Паркера дуру таскать некому, как раз работка по тебе.

Я больше не рискую высовываться на марше. Всякой глупости есть предел. Часа не проходит, чтобы по нам, вопреки воздушной разведке, из чего-нибудь не пальнули. Катим себе дальше. Наше дело – ждать. Рыжий включает по внутренней трансляции армейское радио.

– Доброе утро, Тринидад! – звонко щебечет грудастая сексапилка, пробиваясь сквозь низкий гул движка. – Военное радио «Восход» и я – Шейла Ли, приветствуем настоящих мужчин! Сегодня на восточном побережье пасмурно, ожидаются муссонные дожди. На материковой части в районе сосредоточения номер восемь сухо, солнечно, температура всего тридцать градусов по Цельсию. В районах три и пять временами проливные дожди с грозами, температура воздуха тридцать три – тридцать пять градусов в тени. По просьбе командования Триста пятой пехотной поздравляем ее бойцов с Днем Дивизии и передаем им композицию в исполнении нео-джаз-банды «О-ла–ла»...

Закрываю глаза. Заставляю себя задремать под аритмичное буханье и визг саксофона.

–12–

Деревня Порту-дас-Кайшас отличается от нищих деревушек, что встречались нам до сих пор. Мы втягиваемся в широкий мощеный проезд между добротными домами. Садики перед входом. Сады за домами. «Франческо» – я узнаю эту старую, но надежную модель, трактор с кучей навесного оборудования, прижимается к обочине, пропуская нас. Любопытные лица из-за занавесок. Дети бегут по домам. Крохотная площадь, на которой стоит настоящий универсальный магазин с одной стороны, и костел – с другой. Порту-дас-Кайшас скорее городок, чем деревня, центр сельскохозяйственного района, богатого по меркам Тринидада, тут выращивают знаменитый тростник и делают не менее знаменитый ром, тут есть даже свой мини-завод по производству удобрений и кукуруза с пшеницей хорошо родят на влажной почве. Улицы от площади расходятся лучами, тут немноголюдно – все на работе, колонна проскакивает деревню насквозь и втягивается в рабочее предместье. Мы сидим на броне, готовые десантироваться в любой момент, стволы наши торчат во все стороны, «Томми» от этого похожи на полысевших стальных ежей. Священник в обязательных по местному климату шортах выходит на крыльцо, подслеповато щурится на проезжающие машины. Мы предельно корректны – по нам не стреляют, разведка сообщает об отсутствии партизан в этом районе, наш батальонный капеллан – капитан Страйк, с крестом поверх брони, высовывается наружу, уважительно склоняет голову перед чужим храмом – у нас своя вера, универсальная, у нас верят в одно и то же и шииты, и православные, и иудеи, поэтому вид чьей-то настоящей святыни нам непривычен. Священник замечает коллегу, осеняет воздух перед собой двумя пальцами, что-то шепчет, уплывает назад. Завод по переработке тростника соседствует с трактиром – кособоким большим домом с черной вывеской, на которой пляшут незнакомые буквы. Пыльная площадь – просто утрамбованный грунт, едва посыпанный щебенкой, из-под юбок «Томми» с ревом поднимаются пыльные ураганы, белая пыль повсюду, мы все словно мукой посыпаны. Какие-то люди-тени перебегают в дымовой завесе, то ли по своим делам, то ли от нас спасаясь. Из взвеси неожиданно проступает черная фигура, она проплывает вдоль борта, и мы тянем головы, дивясь на необычное явление. Женщина, скорее старуха, хотя кто их тут разберет, все в черном, даже пыль ее не берет, лицо – как печеное яблоко, она пьяна до невозможности, ветер от наших машин качает ее, как старое дерево, она шамкает беззубым ртом, упрямо бормочет что-то, насылая проклятия на наши круглые головы, то и дело она угрожающе машет руками и плюет в нас черной слюной. Я пожимаю плечами – еще одна пьяная сумасшедшая, в трущобах Латинских кварталов таких – пруд пруди. Калина орет ей что-то задорное, она косит на него бельмастым глазом, словно может слышать, протягивает к нам свою сухую птичью лапу. Курчавый парень, крепкий, стройный, выбегает откуда-то, возникает из пыли, настойчиво тянет женщину прочь, та вырывается, отталкивает его, оба они скрываются в пыли за кормой.