Господа артисты, репетируя с вами долгие годы, я часто делал много вариантов, чтобы найти оптимальный. Но мне никогда не пришел бы в голову вариант бывших сотрудников Театра на Таганке – захват театра главарем с сотрудниками (артистами я их назвать не могу) при содействии временных, случайных депутатов! Этот вариант превзошел все мои ожидания. Нарушив мой контракт и все формы приличия, они фактически закрыли наш театр. Бездумное решение властей, которым все известно, позволило этим людям с упоением наслаждаться победой. Существование с ними под одной крышей нашего дома я считаю невозможным. Мы должны прекратить работу в Москве. Я выполню все обязательства, связанные с гастролями.
Но театр продолжал жить. В 94-м году «Таганку» пригласили в Париж играть в театре «Rond-Point» (театр Барро) «Бориса Годунова» (вместо Губенко играл Шаповалов) и «Преступление и наказание». Ажиотажа не было. Критики, принимая во внимание прошлое «Таганки», величали Любимова «русским Стрелером», но в целом реакция была прохладная. Как всегда, в спектаклях Любимова искали политическую подоплеку. В «Нью-Йорк таймс» писали про «Бориса Годунова»: «Сегодня трактовка Любимовым пушкинской пьесы с развернутыми сценами гражданской войны, с изображением нескрываемого стремления к власти представляется трагическим пророчеством наступившей в России политической анархии».
В связи с 30-летием Театра на Таганке Любимов сделал там же в Париже представление – актеры сидели на полу сцены, пели под гитару, читали стихи, пытались шутить. Меня, к счастью, там не было – я улетела в Канаду на концерт.
На пресс-конференции Любимов говорил: «Официальная причина оккупации „Таганки“ – мое двойное гражданство. Когда я был лишен советского паспорта, единственной страной, предложившей мне политическое убежище без всяких условий, был Израиль. Но сегодня мне задают надуманный и зловредный вопрос: можем ли мы отдать „Таганку“ израильтянину? Конечно, это не причина. В действительности коммунисты мечтают увидеть меня сдыхающим под забором, но тут они будут разочарованы».
В другой газете тоже цитировалась речь Любимова на этой пресс-конференции: «Брежнев, Андропов и Черненко нам закрывали спектакли, нас притесняли. Но ни один из них не осмелился закрыть наш театр. Правительство Ельцина это сделало». Или еще: «Все хорошие артисты остались со мной. Но в оккупированном театре нельзя давать спектакли, поэтому там теперь живут только кошки…»
Тем не менее любимовский театр продолжал существовать. Работали на старой сцене. Возили на гастроли «Доктора Живаго» и репетировали, как в свое время «Электру», «Медею». Но уже без меня.
Разбирая дневники, я увидела там такую запись:
Мы с Димой Певцовым приехали в Афины в Театр Теодора Терзопулоса играть «Квартет». В это время в Афинах был Юрий Любимов – ставил там очередной спектакль.
Я сидела с Любимовым в садике Колонаки (фешенебельный район Афин), и мы тихо разговаривали о наших разных взглядах на театр. Недалеко на скамейке сидел Дима Певцов, не замечая нас (наша с ним гостиница была недалеко), вдруг увидел нас и сразу же незаметно ушел. Любимов пригласил к себе домой – на квартиру, которую ему снимает Катя Дундулаки, с которой он делает, по-моему, уже третий спектакль. Заварил чай, играл в радушного хозяина.
Я старалась мягко обходить острые темы театра.
Встретилась с директором «Мегарро» (они дают деньги на «Медею») – я отказалась участвовать в этом проекте. Они отменили завтрашний приезд Давида Боровского и Глаголина на переговоры. Потом, видимо, подсчитали затраченные деньги и решили продолжать проект уже без меня.
Правда, мой отказ произошел не без влияния Теодора Терзопулоса. Он, понимая, какие большие деньги «Мегарро» дает на эту постановку, решил перехватить этот проект, думая, что для «Мегарро» главное – мое участие. Может быть, в начале переговоров так оно и было, когда Ломбракис (хозяин «Мегарро») после «Электры» предложил мне любую работу в Греции, но по истечении времени они все же решили делать ставку на «Таганку».