Ностальгия по чужбине. Книга первая

— Глупо! — пожал плечами бритоголовый. — При всех вариантах глупо. Даже если вы действительно английский журналист, аккредитованный в Каире, а все случившееся — недоразумение, вы тем более не должны быть заинтересованы в присутствии здесь высокого должностного лица. Зачем посольству знать о досадном инциденте, который, вполне возможно, впоследствии негативно скажется на вашей профессиональной карьере, если вы сами, господин Салливан, ответив на мои вопросы, способны поставить точку в этой истории? Вы не согласны?..

Серостанов угрюмо молчал. В голову лезли банальные ассоциации, вроде матерого волка, угодившего в стальной капкан и пронзительно ощутившего свое бессилие. Боли он не чувствовал — только злость. На себя, на эту страну, на своих высоких начальников, сунувших его голову в самое пекло…

— Я ведь с вами достаточно откровенен… — продолжал втолковывать бритоголовый, удобно подперев отвисшую щеку ладонью. — Я не блефую, не пытаюсь оказать психологическое давление, а просто раскрываю перед вами ход своих мыслей. Вы же понимаете, господин Салливан, что ваши фотографии, документы, связи, происхождение и генеалогия УЖЕ досконально прорабатываются. Возможно, это займет час, может быть, пару месяцев, но в конце концов мы будем знать о вас все. Правда, к этому моменту ваша судьба будет уже решена…

— Прямо как в плохом кино, — пробормотал Серостанов. — Добровольно признание облегчает участь…

— Не облегчает, господин Салливан, а ОПРЕДЕЛЯЕТ! — спокойно уточнил следователь. — Разницу улавливаете?

— Не совсем…

Понимая, что шансов освободиться из капкана нет, Серостанов инстинктивно тянул время, полагаясь на чудо, на благосклонность удачи, которая так неожиданно, так предательски отвернулась от него.

— Если вы на самом деле британский журналист Кеннет Джей Салливан, то должны немедленно рассказать мне все. Сейчас же! И тогда мы вместе подумаем над сложившейся ситуацией и постараемся найти выход, который не отразился бы на вашей профессиональной карьере и, заодно, учитывал наши интересы.

— А если не тот? — тихо спросил Серостанов.

— А если не тот? — голос бритоголового неожиданно зазвенел. — Тогда вы обязаны были сделать то же самое, но сразу после того, как я содрал с ваших глаз пластырь! Если не тот, то вы, господин Салливан, просто кретин, а не профессионал! Почему, попав к нам в руки, вы так бездарно разбазарили время? На что вы рассчитывали? Что здесь поверят в ваши сказки о британском журналисте, приехавшим в Израиль в творческую командировку?.. Да такие вещи досконально проверялись и перепроверялись еще до изобретения компьютеров…

— А если не орать?

— Простите… — Бритоголовый снял очки и стал протирать платком толстые стекла. — Просто вы меня очень удивили… Сколько вам лет?

— Тридцать пять.

— Совсем еще молодой… — Следователь водрузил очки на тонкий нос и пристально посмотрел на Серостанова. — А мне шестьдесят четыре.

— При свете лампы, бьющей прямо в глаза, вы выглядите моложе.

— Вы ведь русский, верно?

— Да, русский. Вернее, советский.

— Давно в военной разведке?

— Пятнадцать лет.

— Звание?

— Подполковник.

— Ого! — серьге точки глаз следователя блеснули. — Неплохая карьера.

— И я так думал. До вчерашнего дня.

— Направление работы?

— Ближний Восток.

— Связи с британской разведкой?

— Чисто формальные. Как сотрудник корпункта в Каире несколько раз проходил собеседования в МИ-5.

— Готовы сотрудничать или полны решимости участвовать в показательном процессе в качестве обвиняемого в шпионаже против государства Израиль?

— Восемь лет? — улыбка на губах Серостанова выглядела печально.

— Это минимум.

— А потом?

— Потом? Депортация… — Бритоголовый пожал плечами. — Вы не за железным занавесом, а в цивилизованной стране, постарайтесь это понять. И тяжесть вашего проступка определит не конкретное лицо в разведке или контрразведке, а суд. На вас распространяются международные законы, и мы не станем их нарушать. Я сам в прошлом солдат, офицер, и слово «присяга» для меня не пустой звук. Нежелание офицера советской военной разведки сотрудничать со следствием будет воспринято нормально — это я могу вам гарантировать. Также, впрочем, как и согласие сотрудничать с нами… Решайте сами, господин Салливан.

— В чем будет выражаться это сотрудничество?

— В деталях сказать ничего не могу — это уже не мое ведомство, — бритоголовый развел руками. — А в принципе — все то же нарушение воинской присяги. Хотя, не в порядке уговоров, а в качестве информационного обеспечения, могу сказать, что в современных спецслужбах агенты-двойники и даже тройники давно уже не редкость. Наверное, это как-то связано с либерализацией уголовных кодексов цивилизованных стран…

— И в израильской разведке тоже?

— Это мне неизвестно, — сухо отрезал следователь. — Я — офицер контрразведки…

* * *

— А я тебе говорю, Моткеле, что это холоймес…

Гордон моргнул слезящимися глазами, облизнул синеватые губы и потянулся за маленькой бутылочкой с минеральной водой, с которой он не расставался, как послеоперационный больной — с капельницей.