Ностальгия по чужбине. Книга первая

«ОНИ хотят только ЕГО, — думал Проспер, наблюдая, как Гордон завинчивает крышку бутылки и рукавом стиранной-перестиранной клетчатой рубашки вытирает влажный подбородок. — Полумертвого, еле передвигающего ноги, но ЕГО. И не потому, что испытывают уважение к его прежним заслугам: между евреями, всегда жившими только НАСТОЯЩИМ, понятие „уважение к заслугам“ невозможно по определению. Ты обязан каждым днем, каждой минутой своего существования оправдывать и доказывать собственную и исключительную нужность. Причем доказывать в условиях жесточайшей конкуренции, когда десятки, сотни, тысячи людей искренне убеждены, что справились бы с твоей работой ничуть не хуже, а намного лучше. Я или кто-то другой в этом кресле — для НИХ это всего лишь вопрос кадрового перемещения. А по-настоящему ИМ нужен только Шабтай Гордон. Потому, что он остался лучшим в своем деле. Потому, что уходит от НИХ, не оставив после себя достойной замены. Я знаю, как он хотел, чтобы такой человек появился, я помню, как иногда он пытался до меня достучаться… Но при его жизни достойный ученик родиться не мог — гениальность не передается в общении или конспектах. А кончается все так, как и должно было кончится: могучий мозг Гордона пережил его дряхлое тело. А ИМ, как и все эти годы, по-прежнему нужен только его мозг, которым ОНИ будут пользоваться до самой последней минуты. И только лично убедившись, что его сердце остановилось и уже не может подгонять кровь к голове, навсегда вычеркнут его из списка… Господи, неужели я обречен ненавидеть этого человека и после его смерти?..»

— О чем ты думаешь, Моткеле? — глаза Гордона слезились, однако взгляд был по-прежнему цепким, ОХВАТЫВАЮЩИМ.

— О тебе.

— Ты говоришь правду, — кивнул Гордон.

— А ты по-прежнему уверен, что знаешь все…

— А ты по-прежнему в этом сомневаешься?

— Что тебе не нравится в этой истории, Шабтай?

— Сейчас объясню… — Гордон поморщился и поправил грелку, которой прижимал пах. — Когда я был пацаном, у наших соседей, Янкелевичей, была одна ценность в доме — корова. Да что там ценность — просто кормилица… И вот, представь себе, Моткеле, в один прекрасный день Мойше Янкелевич, хозяин семьи из двенадцати душ детей, эту самую кормилицу режет. И продает на базаре. Уже не помню за сколько, но явно дешевле, чем другие. Мама, естественно, ринулась покупать мясо. А мой отец ей запретил. И даже замахнулся на маму, что делал крайне редко. Я случайно услышал этот разговор, но помню его, как видишь, по сей день. Отец сказал ей так: «Молочную корову не режут. А если режут, то не продают мясо по дешевке. А если продают за гроши, то горе покупателю…»

— Считаешь, что это подстава?

— Господи, Моткеле, да что тут считать?! — Гордон аккуратно протер платком слезящиеся ресницы. — Они хотят скормить нам этого русского англичанина, причем с наглостью просто оскорбительной! Хотелось бы мне знать, за кого они нас там имеют…

— В чем ты усмотрел наглость?

— С каких пор «крота» используют в роли курьера?

— Если цель того стоит, то… — Проспер развел руками.

— А она того стоит? — прищурился Гордон.

— Ракетные шахты и характеристики топлива это тебе не пита с шуармой! — огрызнулся Проспер.

— Не пита, — кивнул Гордон и плотнее прижал грелку. — И все равно я бы не стал жертвовать агентом ТАКОГО уровня.

— Ой ли? — Проспер язвительно усмехнулся. — А что ты сделал в восьмидесятом? Не то же самое?.. Разве ты не подставил Вернера, отправляя его за чертежами ядерного центра в Багдад? Разве ты не рискнул агентом, который работал там под прикрытием четырнадцать лет?..

— А с чего ты взял, Моткеле, что чертежи центра передал Вернер? — флегматично поинтересовался шеф Моссада.

Проспер хотел возразить, но вдруг осекся. Размытые старостью и слезами глаза Гордона показались ему бездонной пропастью, заглядывая в которую испытываешь головокружение не от высоты, а от БЕСКОНЕЧНОСТИ возможного падения…

— Значит, ты считаешь его бесперспективным? — Проспер стал демонстративно складывать бумаги в папку.

— Я этого не говорил, — спокойно произнес Гордон. — О перспективах уместно рассуждать только в том случае, если обладаешь хоть каким-то знанием. Прочувствовать в этой истории намерение подцепить тебя на крючок — задача не сложная. В этом случае, нужно действовать как умные рыбы: либо не ешь наживку — хватает и другого корма, либо попытайся снять ее без ущерба для собственной губы…

— А если не так аллегорично?

— Ты так нервничаешь, Моткеле, — криво усмехнулся Гордон, — словно это тебя, а не меня собираются закопать на кладбище…

— Извини, — пробормотал Проспер.

— Ты знаешь, ПОЧЕМУ они его подставили?

— Как я могу знать, если до разговора с тобой считал, что это, скорее всего, не подстава?

— И продолжаешь считать? — допытывался Гордон.

— Скажем так: готов рассмотреть твою версию.