Ностальящее. Собрание наблюдений

Можно ли считать Петербург стилепорождающим городом? Не в архитектурном (хотя, может быть, и в архитектурном тоже) смысле, а в общекультурном? Город на Неве — безусловно, явление особого стиля, усвоившего и переработавшего разные городские стили. Петербург — самый постмодернистский из значительных городов мира. В нем сочетаются не только направления — целые эпохи.

Это город не только «умышленный», но и сочиненный. Художественное произведение. Как город стилепорождающий, Петербург (его окрестности — Царское Село, Павловск, Гатчина, Кронштадт, Комарово — включаются мною в «большой Петербург») влиятелен. Пребывание внутри его поэтики воздействует на творческую личность, и чем более она впечатлительна, чувствительна, чем больше резонирует (то есть чем больше она способна к впитыванию и творчеству), тем более сильным, мощным является это влияние.

Особенности воздействия Петербурга можно обнаружить у разных поэтов и прозаиков начиная с XIX в. (время формирования Петербурга в его единстве и завершенности) до наших дней. Закономерно, что под «облучением» Петербурга меняется поэтика даже самой сильной творческой личности. За вычетом многих индивидуальных особенностей поэтики и стиля есть некий остаток, который играет более чем существенную роль в том, что я бы назвала объединяющим или общим принципом петербургской поэтики.

Этот принцип — тайна, лежащая в основе петербургского сюжета, заключенного в свою очередь в рамку петербургского пейзажа.

Если в сюжете того или иного повествования — в прозе ли, в поэзии — действующим лицом является значимая, несущая деталь городской, петербургской поэтики, то неизбежно возникает не загадка, к которой стремится разрешение того или иного сюжета, но именно тайна, которая так и остается неразрешимой.

Так, в творчестве Пушкина самыми петербургскими являются «Медный всадник» и «Пиковая дама». И в том и в другом произведении неразрешимая тайна столкновения познаваемого с непознаваемым организует развитие сюжета. В «Медном всаднике» это столкновение погибающего живого (Евгений) с непобедимым неживым, обладающим бессмертием (памятник). Безумие и смерть, настигающие героя, порождены волей уже неживого.

В «Пиковой даме» сюжет аналогичен «Медному всаднику»: живой Германн погибает как личность при столкновении с неживым (призраком графини). При этом живое провоцирует неживое; реальное провоцирует миф — и миф мстит, уничтожая абсолютно реальное и достоверное, «обывательское» начало («устроить» свою жизнь стремятся и Евгений, и Германн). Неживое властно вмешивается в намерения живых, оставляя тайну своего воздействия (и его итог — сумасшествие героя) рационально объясненной, но необъяснимой.

Эпитет «тайная» предупреждает о тайне в самом начале, в эпиграфе к повести: «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность». (Здесь и далее в цитатах курсив мой. — Н.И.) О графе Сен-Жермене, открывшем графине тайну трех карт, сказано: «…о котором рассказывают так много чудесного». Среди чудес «чудака» перечисляется бессмертие, изобретение «жизненного эликсира» и «философского камня». Историю о чудесной тайне графини игроки называют «сказкой» — однако вынуждены убедиться в ее, сказки, реальности. «Фантастическое богатство» в виде огромного выигрыша приходит к Германну во сне. Воздействует на него «неведомая» сила. Лизавета Ивановна обеспокоена письмом, полученным от Германна: «Впервые входила она в тайные, тесные сношения с молодым мужчиною». При этом весь антураж происходящего в «Пиковой даме» исключительно обыденный, даже приземленный — слуга в «испачканных креслах», «крашеная кровать» и «сальная свеча» в комнатке Лизаветы Инановны; наконец, «отвратительные таинства» ночного туалета старой графини. Германн, говоря о мотах, упоминает их «демонские» усилия, самое графиню называет «старой ведьмой», а о душе Германна говорят как о «мефистофельской». Самого Германна, спустившегося по «потаенной лестнице», после смерти графини ужасает не ее внезапная гибель, а «невозвратная потеря тайны».

Если мы обратимся к другим, не петербургским сочинениям Пушкина, то не обнаружим слоев этого таинственного воздействия. Вероятны и мучительная неразрешимость, и загадочность, и сказочность — но тайна, положенная в основу сюжета, остается главным принципом именно петербургского повествования.