Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I

Или вот другой такой же волшебник лекционного искусства – психолог Василий Иванович: экзамен ему можно было сдавать, даже предварительно ни разу не заглядывая в учебник. Его удивительные лекции прочно впитывались памятью почти дословно, и чтобы воспроизвести их чуть ли не дословно, надо было только прочитать поставленный в билете вопрос. Сам однажды в этом лично убедился и получил в зачётку «отлично» за его подписью. За эти три семестра я прослушал и другие увлекательные курсы: диалектологии, латинского языка, античной, древнерусской и зарубежной литературы Средних веков. Настоящим откровением для меня оказались изумительные просто лекции по введению в литературоведение, где я впервые услышал об архитектуре построения литературных произведений и о необходимом родственном согласии их формы и содержания. И многое отложилось в памяти на всю мою жизнь, сделав её более осмысленной и целеустремлённой. Не знаю, что и как преподают сейчас в наших педагогических институтах, но я до сих пор благодарю свою судьбу, подарившую мне эти три полновесных семестра.

Благодарен я судьбе и за то, что окружила меня на этот период хорошими друзьями. Все трое, которые жили в одной комнате со мной, были из Спасска-Дальнего: Толя Суслов, Толя Гордиевский и Никита Маленков. Оба Анатолия были в одной группе со мной на литфаке, а Никита, или Микиша, как мы называли его по-домашнему, был первокурсником на физико-математическом факультете. Точно знаю, что учителем из этой троицы потом стал только Никита: в 61-м или даже 62-м я был на свадьбе у него и девочки из нашей группы по имени Лина – они оба уже работали в одной из школ Спасска-Дальнего. Сомневаюсь, что учителем мог стать по окончании института Толя Суслов: одарённый музыкант, виртуозно играющий на саксофоне и, особенно, на аккордеоне и, чуть похуже, на баяне, вполне хорошо на фортепиано, гитаре и других музыкальных инструментах, ярый поклонник джаза, он наверняка стал этим заниматься и по жизни. А с Толиком Гордиевским я как-то в 64-м или 65-м году неожиданно встретился на грузопассажирском теплоходе «Григорий Орджоникидзе», курсировавшем тогда вдоль побережья Приморья – он работал там администратором ресторана. Комната у нас была очень весёлая и как магнитом притягивала других ребят с нашего курса, которые жили в городе. А ещё потому, наверное, что в этом общежитии во всех комнатах, кроме нашей, жили исключительно девчонки да ещё с первого курса литфака. Особенно часто застревали у нас в комнате интеллигентный, профессорского вида Алик Смирнов – он потом учительствовал в Тернее, и Лёва Севастьянов – любвеобильный жизнелюб авантюристического склада. Где-то на третьем курсе вроде бы он, несомненно, обладавший природным даром Великого Комбинатора из знаменитых «12 стульев» и «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова, вдруг крепко прокололся в своём лукавом творчестве, и этот поистине талантливый молодой человек был немедленно выставлен из института по требованию разъярённого партийно-комсомольского актива и прочих алчных архиморалистов. Но это всё было уже без меня.

Жили мы дружно, всё из продуктов, что привозили из дома, было общее, никто ничего не прятал под подушку. Сами готовили завтраки и ужины, а обедали обычно в недорогой столовой на соседней улице или в институтском буфете. Душой компании и заводилой во всех развлекательных делах был, конечно же, Толя Суслов. Он, сын офицера авиационного полка, перевёз из дома в общежитие собственные музыкальные инструменты. Сначала в нашей комнате появилась его гитара, которую Толик взял с собой, когда нас послали на уборку картофеля в подшефный совхоз. Потом, сразу после возвращения из совхоза, привёз свой аккордеон «три четверти» и, каждый день без исключений тренируя свои музыкальные пальцы, развлекал нас настоящим каскадом забористых аккордов. Особенно виртуозно он исполнял знаменитую «Карусель». Следом пришли саксофон и кларнет, и в музыкальной программе нашей комнаты зазвучали соло на темы джазовых мелодий. А фортепиано было институтское – оно стояло в актовом зале на том же этаже, где и наше общежитие располагалось, и на нём Толик тоже нередко разминал пальцы. Идеей фикс этого несомненно очень одарённого парня было создание собственного инструментального ансамбля. В первую очередь он обратил внимание на нас, живущих с ним рядом. Но из нас троих только Гордиевский умел немного бренчать на гитаре. Никита сразу отказался наотрез, сказав, что ему достаточно слышать, как играют другие. Толик хотел меня научить играть на аккордеоне, но я сказал, что ещё в школьные годы пытался самостоятельно освоить баян, но из этой затеи так ничего и не получилось. Тогда он обратил внимание на остальных однокурсников, но нашёл только одного парня с физмата, боксёра-спортсмена, самостоятельно освоившего кларнет, потому что тоже очень любил джаз. Так что при мне свою задумку Толику так и не удалось осуществить.