Вернувшись в редакцию, я тут же изложил эту «жалобу турка», то бишь главы народных контролёров сплавщиков, на бумаге, сопроводил её своими подробными гневными комментариями в адрес секретаря партийной первички и в завершение выразил недоумение в адрес самого горкома партии, почему-то не замечающего все эти недостатки в работе общественных организаций в трудовых коллективах. И, как обычно, кинул материал на стол машинисткам, занялся другими делами, дожидаясь, когда девчата принесут мне уже отпечатанный текст. Но его почему-то не принесли в конце рабочего дня, не было его и утром следующего дня. Пошёл к машинисткам сам, и они сказали, что его забрал себе Иван Михайлович: редактор был в отъезде, и его обязанности исполнял автоматически зам. Ну, взял так взял, и что из того? Имеет, однако, право.
А на следующий день меня неожиданно вызвали в горком партии, причём прямо в кабинет первого секретаря Николая Павловича Гнитецкого. Идти недалеко – здание горкома партии на соседней улице, прямо за углом почти. В предбаннике, как обычно сами горкомовцы называли приемную перед дверьми секретарей горкома, не было никого, кроме секретарши за столиком у окна. Она, увидев меня, сразу кивнула головой на дверь первого: мол, заходи без церемоний. Ну, я и вошёл, даже не ведая о причине приглашения. За длинным столом для заседаний сидели второй и третий секретари горкома, заворготделом Леденёв, кто-то из инструкторов и прокурор города Синеокий, а во главе стола – сам первый секретарь. Я поздоровался со всеми и даже не заметил, ответил ли кто на моё приветствие. Так был взволнован и напряжён – ведь это был первый в моей жизни неурочный вызов в грозный горком.
Николай Павлович рукой указал мне на «лобное место» – противоположный от него торец длинного стола – и мягким баритоном, совсем без какой-нибудь строгости в голосе, сказал:
– Присаживайся…
Сидящие за столом переглянулись, а прокурор чему-то загадочно улыбался. Я осторожно присел на стул в торце стола и стал терпеливо ждать неведомо чего, но наверняка уж не доброго.
– Виктор Фёдорович, – тем же мягким баритоном назвал меня Николай Павлович, и тут же посчитал необходимым встать со стула чуть ли не по стойке «смирно». – Виктор Фёдорович, ведь мы вас недавно утвердили кандидатом в члены партии?
– Да, – осторожно ответил я, не понимая ещё, куда он клонит.
– Это вы написали заметку о работе председателя народного контроля сплавщиков?
– Я, конечно, – обречённо выговорил я. И добавил с надеждой: – Но она ещё на столе у машинисток…
– Да нет, – прямо-таки огорошил меня Николай Павлович, – мы её уже прочитали…
– А скажите нам, Виктор Фёдорович, кто у нас главный в стране – партия или народный контроль? – тут же встрял в разговор со своим лукавым вопросом прокурор Синеокий.
«Ага, – мелькнула у меня искрой в мозгу мысль, – вон откуда ветер дует! Но ведь по Конституции у нас в стране всё принадлежит народу. Значит…»
– Народный контроль, наверное, – отвечаю я, – раз всё у нас принадлежит народу…
Искорки лукавого смеха ещё веселее заплясали в глазах прокурора Синеокого, заулыбались, переглядываясь, и все сидящие за столом горкомовцы. Даже в уголках губ всегда строгого, как казалось, Николая Павловича чуть мелькнула и тут же спряталась еле заметная улыбка.
– Партия у нас главная, запомни, – как-то совсем устало поправил меня Николай Павлович. – Ладно, иди…
И махнул рукой на дверь…
Вот так первый раз подставил меня бывший мой опекун Иван Михайлович Худолей. Вместо того, чтобы просто выправить опытной рукой материал молодого совсем ещё журналиста, он побежал с ним в горком. Но там его, видно, уже хорошо знали просто немного повеселились над ещё неопытным парнем, недавним рабочим, только что начавшим осваивать такую непростую новую профессию.
Иван Михайлович и потом продолжал заниматься таким сомнительным хобби, но на него просто уже никто не обращал внимания. Только однажды, примерно год спустя, он уж во всей красе показал себя, когда мне и редактору крепко помотал нервы Кировский райком партии. Но об этом я расскажу немного позже. А последний раз у нас с ним пересеклись дороги уже примерно в середине 70-х годов в Хасанском районе, куда я был направлен крайкомом партии, чтобы сменить его на должности редактора районной газеты «Приморец» якобы по достижении пенсионного возраста. Но я его всё же оставил в газете своим замом, и он ещё долго работал, продолжая по мелочам пакостить в том же плане, пока из-за этого в коллективе не возник однажды серьёзный конфликт. Тогда уж пришлось с ним окончательно расстаться, прикрывшись всё той же удобной формулировкой, – «по достижении пенсионного возраста». Кстати, в своё время меня тоже уволили из редакции с такой же формулировкой, однако тогда мне шёл уже 71-й год.