Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II

Море отнеслось к нам вполне благосклонно, немного покачивало, но даже для женской части нашего небольшого коллектива всё обошлось вполне благополучно. В портовый город Холмск мы прибыли в первой половине второго дня. Сразу выгрузили закреплённый на палубе теплохода приписанный к партии грузовик-вездеход военного образца ГАЗ-63 (?), побросали в кузов с высокими бортами собственные вещи и необходимое на первый случай снаряжение, например, спальные мешки, натянули на дуги брезентовый полог, чтобы укрыться от моросящего дождя и холодного ветра с моря, и тут же отправились из города на север по скользкой дресвяной дороге по левому сахалинскому берегу. Нашу небольшую группу вроде квартирьеров, во главе с заместителем начальника по хозчасти, направили к месту будущей дислокации партии в довольно удалённый от Холмска прибрежный посёлок Орлово. Дорога была тряской и нудной, и любоваться достопримечательностями как-то даже не приходилось, больше пытались вздремнуть хоть немного, кое-как приткнувшись на скрутках собственных спальных мешков.

Пару раз останавливались по пути в небольших населённых пунктах, чтобы перекусить в местных харчевнях типа столовых-чайных или просто передохнуть от трясучки в кузове машины. И что поразило нас в первую очередь особенно в этих обычных пунктах общепита, удалённых на сотни километров трудных дорог от более обустроенных в экономическом и культурном плане городских поселений острова, так это непременное разливное пиво, причём очень даже неплохого качества. В Приморье же в ту пору, например, такое роскошное питиё можно было встретить только в таких крупных городах, как Владивосток и Уссурийск, где пивоваренное производство сложилось ещё с дореволюционных времён. А тут в любой захолустной деревушке, зажатой на узком пятачке между сопками и морем, нате вам, пожалуйста, пенное да разливное, свежее и сколько хошь. Пьём мы это пиво, загрызаем бодрящую его горечь сухим, как прокаленная на жарком солнце еловая щепка, спинками вяленого минтая, подаваемых вместе с этим деликатесным для нас напитком, и не скрываем своих восхищений. А кто-нибудь из местных «аборигенов», сидящих за соседними столиками с такими же тяжёлыми пивными кружками, тут же просвещает нас: мол, здесь чуть ли не в каждом небольшом посёлке есть своя пивоварня, оставленная сахалинцам в наследство японцами, уехавшими после августа 45-го года в своё самурайское отечество. Другой тут же высокомерно добавит, что почти в каждом южно-сахалинском городе, даже не таком уж и большом по размерам, есть своя бумагоделательная фабрика, и это тоже японское наследство. А на советском Дальнем Востоке, да и в Сибири вплоть до Урала таких, мол, необходимых стране производств и днём с огнём не сыщешь. Надо же, невольно удивляемся мы, а ведь и правда.

Сам посёлок Орлово оказался довольно крупным поселением, вытянувшимся вдоль береговой черты, пожалуй, на километр, если не больше. Было здесь немало деревянного новостроя привычной советской архитектуры. Но среди этих прочных брусчатых одноэтажных домов разной величины уже послевоенной постройки оставалось ещё немало и построек, покинутых японцами. Склёпаны эти, в основном, каркасные домики были из удивительно тонких досок, не более десяти миллиметров толщиной, и комнаты в них всё ещё оставались обклеенными, вместо обоев, газетами с иероглифами, видимо, ещё их бывшими хозяевами. Причём в них даже не было и намёка на какое-либо наличие печного отопления. Домики эти уже, наверное, давно пустовали, и именно в них и довелось нам всем жить вплоть до зябкой осени.

Две достопримечательности были в этом поселении. Первая из них – это не очень большой Г-образный бетонный мол, построенный японцами ещё в довоенные годы, видно, для стоянки малогабаритных плавсредств. Только вот за все месяцы нашего пребывания в посёлке в этой рукотворной гавани не было замечено нами даже захудалой лодки, лишь местные пацаны одни всё лето сидели с удочками на изъеденных прибойными волнами и временем замшелых бетонных плитах. Вторая достопримечательность была тоже японского происхождения. Это двухметровая, пожалуй, по ширине гладкая гранитная плита с овальным верхом с вырезанными на её тёмной лицевой поверхности крупными иероглифами. Стояла эта врытая в землю толстая плита на опушке леса и совсем недалеко от нас, но никто из местных жителей так и не смог нам сказать, что же на ней было написано. Правда, в то время ещё жила здесь одна японская семья, как говорили, отказавшаяся уезжать в Японию: моложавая женщина работала в местной парикмахерской, а её муж, кажется, шофёром на райповской хлебовозке. Но и они не могли или просто не хотели удовлетворить наше любопытство.