Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II

Это было незабываемое чувство победы и над самим собой, и над труднодоступной высотой. Мы стояли на просторной неровной площадке рядом с геодезическим знаком среди громадных глыб габбро, прямо через нас холодный сильный ветер гнал рваные хлопья сизо-бурых облаков, учащённо бились наши сердца, и до радужных кругов в глазах буквально плыла от головокружения голова. Конечно, этот поход был чисто экскурсионный и очень не лёгок, но, я думаю, вряд ли кто из нас пожалел об этом восхождении на самую высокую точку острова Сахалин. Например, я до сих пор уважаю самого себя за это нерядовое действо в юности. И долгие годы после этого события у меня хранился осколок камня, покрытого светло-жёлтыми и чёрными вкраплениями по всей поверхности, который я отколол геологическим молотком от одной из глыб габбро на вершине этой сопки. Ну а практическая ценность этого похода всё-таки была: я, например, понял, что геологический молоток на длинной прочной рукояти является не только инструментом для добычи образцов породы, но и надёжным посохом для идущего по маршруту геолога…

В самом начале июля я ушёл в первый свой маршрут – уже настоящий. В нашем отряде из трёх человек, кроме меня любимого, шли ещё Валентин Павлович и Миша Маевский. Маршрут был очень трудный. В узкой долине ручья по мари, продираясь через сплошные заросли лопуха, любимое блюдо местных медведей, потом был всё тот же злополучный бич пешеходов в сахалинском горном бездорожье стелющийся бамбук. И особая прелесть на закуску – бесконечная старая лесная гарь, на которой хаотически поваленные безумным пламенем гигантского пожара обгорелые останки суковатых деревьев сплошь заросли густой крапивой и колючим малинником чуть ли не в рост человека.

Вымотались мы, конечно, за эти три дня крепко, но лично для меня, впервые столкнувшегося с этим новым делом, школа оказалась отменная. Я научился быстро ставить палатку и разводить костёр, варить вкусную походную кашу из риса или гречки с говяжьей тушёнкой и не дать ей пригореть на жарком пламени костра, а затем, мигом вымыв в ближайшем ручье освободившийся после трапезы котелок, тут же заварить в нём довольно крепкий чай. Этот чай, сваренный в четырёхлитровом котелке утром и вечером, казался особенно вкусным, и мы после завтрака или ужина обязательно осушали его до донышка. Да, Валентин Павлович с самого начала определил собственный распорядок работы и темп движения: мы уходили со стоянки ранним утром и шли без обеда до 16–17 часов вечера, останавливаясь только на точках съёмки местности и взятия образцов породы, грунтов и промывочных шлихов. Начальник не курил, и нам с Мишей приходилось оставлять свои табачные удовольствия на вечер да утро. Правда, одно смягчение он всё же соизволил предложить, разрешив нам двоим, при желании, конечно, перекусить чем-нибудь накоротке в полдень. Естественно, мы дружно отказались от такого гуманного послабления: Миша, как оказалось, давно уже привык к такому режиму в походах, а мне ничего не оставалось, кроме как присоединиться к привычкам большинства. Кстати, я никогда потом, уже в своём доме, не мог соорудить такой же вкуснейший чай или банальнейшую кашу с тушёнкой. Наверное, и чёрный байховый чай, со слоном на пачке, да и наша советская тушёнка тогда были совсем другими. А может, просто дома не хватает всегда дыма жарко пышущего костра да настоянного на пряных запахах тайги чистейшего горного воздуха…

После второго маршрута, в котором я ходил в одном отряде с упомянутым выше Борей Федуловым, мне вдруг объявили, что теперь я буду ходить в отряде с главным геологом Лидой Ботылевой. Даже догадываться я не мог, что все эти дни ко мне внимательно приглядывались, подбирая напарника к Лидии Петровне: как-никак, а женщине в одной тесной палатке с малознакомым мужчиной да среди глухой тайги находиться, скажу честно, очень даже непросто. Видимо, я всё-таки прошёл испытание на вшивость успешно, и начальство партии приняло такое решение. И я ни разу, по-моему, не подвёл своих тайных экзаменаторов, потому что проходил с Лидой спокойно и практически до самого конца сезона, был всегда с нею тактичен и предупредителен – одним словом, верным Санчо Пансо.

Первые три-четыре маршрута с нами третьим всё-таки ходил Миша – так сказать, для закрепления сложившегося обо мне мнения у начальника партии, а заодно хотели, видимо, ещё раз проверить, как сама Лида будет реагировать на моё присутствие в отряде: мол, всякое может быть. Тогда я ещё не знал о всех этих тайных ходах начальства, просто добросовестно исполнял обязанности полевого рабочего, которые хорошо усвоил в двух первых маршрутах, и тем самым окончательно всех успокоил.