Однако в первом же маршруте, в который мы вышли вдвоём, произошёл несколько комичный случай, немного развеселивший меня. Как обычно, после ужина и вечернего чая я вымыл в ручье пучком травы и с песочком единственную нашу посуду – котелок (ложку и кружку свои каждый споласкивал сам), заготовил на утро сухого валежника для костра и отправился на ночлег в палатку. Лида уже спала справа от меня в своём спальном мешке, вернее, в байковом вкладыше, вставленном в водостойкий чехол от спального мешка (летом мы не брали с собой громоздкие ватные спальные мешки), или притворялась спящей, а с левого бока её между нами многозначительно лежал геологический молоток на длинной рукоятке. Это-то меня и развеселило: вспомнил я, что именно так средневековые рыцари клали в постели свой меч между собой и дамой, с которой вынуждены были спать, но не желали иметь с нею каких-либо интимных отношений. Намёк я понял, но утром не стал ей говорить об этом. Видимо, и она сама убедилась, что её красноречивый намёк был мною понят правильно, и успокоилась. На следующий вечер молотка между нами уже не было.
С той поры мы с нею спокойно работали до конца сезона без каких-либо недоразумений, понимая друг друга с полуслова. Общались на разные, в основном, интеллектуальные, темы – о литературе и даже философии, и спорили порой отчаянно. Она, конечно, знала больше моего и в спорах обычно побеждала. И много рассказывала о своей профессии, когда я задавал ей вопросы по ходу каких-то дел. Однажды в одной из горных долин мы вышли на отвесное скальное обнажение вздыбленных пластов древних морских отложений, и перед нами предстали в яви гигантские окаменевшие спиральные раковины моллюсков, наподобие наших современных улиток, только по метру в диаметре, а то и больше. И, буквально разинув рот, с удовольствием выслушал я вдохновенную лекцию о дивных допотопных геологических эрах, когда эти моллюски ещё жили в донных водах древних морей, пока демонические силы земной энергии не вздыбили все эти многовековые отложения в высокие обрывистые горы, чтобы через многие миллионы лет двое любопытных землян могли полюбоваться на их изумительную стать и прочесть ещё одну страничку бесконечной по дали истории нашей удивительной планеты.
Были и другие занимательные, а порой и тревожные встречи. Нам, например, ни разу не приходилось воочию увидеть хотя бы одного медведя. Но мы знали, что их на Сахалине очень много. Да и следы их встречали часто, и близость этих зверюг ощущалась практически постоянно. Однажды в конце дня мы вышли на сырую падь. Солнце скатывалось к закату, пора было подумать и о ночлеге. Но не ставить же палатку чуть ли не в воду да среди сплошных зарослей медвежьих дудок чуть ли не в рост человека. Однако скоро замаячил справа от нас невысокий мысок, покрытый густым пихтачом. Свернули и сразу попали на свежую тропу, промятую среди зарослей сочных дудок. Тут же засосало под ложечкой: не мог человек оставить такой плотный след – он бы не ломал и не сминал, утаптывая по ходу дудки, а просто раздвигал их руками. Кроме того, стали попадаться вырванные из сырой почвы дудки, но от сочных корней их оставались только мелкие белые крошки. А это уж самая верная примета, что здесь проходил медведь и не устоял, чтобы ни полакомиться на ходу вкусными корешками.
С Лидой я не стал делиться своим открытием, да она и сама, похоже, всё прекрасно поняла, ведь не первый год ходит по дальневосточной тайге, где полноправный хозяин и одновременно прокурор только медведь. И так вот молча, не сказав друг другу ни слова, мы вышли по этой тропе на пихтовый мысок, где медвежий след тут же потерялся на мягкой, пружинящей под ногами подстилке из накопившейся с годами опавшей хвои. Мы не стали углубляться в хвойные заросли, поскольку обнаружили небольшой ручеёк, сбегающий с мыска в пойму и теряющийся в её травянистых зарослях. Лучшего для лагеря места нельзя было и пожелать: вода рядом, мягкого лапника пихты под палатку сколько угодно, да и за сухим валежником далеко ходить не надо. Да и вечернее солнце уже сонно смотрелось за вершинами деревьев. Быстро поставили палатку, я занялся костром и приготовлением ужина, а Лида пристроилась возле костра со своим обязательным полевым дневником.