Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том III

После смерти мамы в мае 1966 году он по-прежнему жил в этом городке на берегах Уссури, и сколько мы ему ни предлагали перебраться к нам, он только посмеивался, говоря, что обременять нас не хочет, а тут для него и любимая рыбалка в двух шагах от дома, и не очень обременительная работа совсем рядом, которая вкупе с вполне приличной пенсией, заработанной на северах и на оловянном руднике на Хрустальном, обеспечивала достаточно достойное существование. Он женился на доброй женщине по имени Анастасия, всегда приветливо встречающей нас, когда мы всем семейством наезжали в гости. Она любила рассказывать, что почти до самой пенсии проработала на амурских рыбных промыслах и переехала в Лесозаводск совсем недавно. Жили Анастасия и отец в полном согласии и достатке. Была у неё и взрослая дочь, которая жила недалеко от них и работала в одном из цехов на Уссурийском деревообрабатывающем комбинате. Одна из заводских проходных находилась совсем недалеко от домика матери, и дочь часто забегала в гости к «молодожёнам», чтобы помочь чем-то по дому или просто навестить стариков. Ну и мы как-то тоже успокоились, убедившись, что живут они дружно и в полном достатке, что отец мой не обделён вниманием и заботой.

Однако лет через 6–7 после непродолжительной болезни и неожиданно для нас умерла Анастасия. Отец похоронил достойно вторую жену и через некоторое время сошёлся с другой тоже одинокой пожилой женщиной, которую, так уж случилось, тоже звали Анастасией. Но кроме имени с прежней его спутницей жизни сходства практически не было никакого. Эта бабушка Настя была немногословна, по-крестьянски хозяйственная и экономная, имела довольно приличное подворье с домашней живностью, с большим огородом. И всё во дворе и в самом жилом домике с летней кухней и крытыми от ненастья дровяником и переходом от жилья к постройке с курами, гусями и поросятами содержалось в идеальной чистоте и исправности. И ещё одна примечательная сторона, исключительно редкая по тем «безбожным», атеистическим по сути временам: в просторной и с нарядной простотой украшенной гостиной комнате, с вышитыми любовно крестиком льняными полотенцами, скатертями и покрывалами на хорошо сохранившейся старой уже мебели, в почётном красном углу по стародавней русской традиции находилась божница с негасимой лампадкой у икон с ликами Спаса и Богоматери. Отец мой, коммунист с большим стажем, причём даже дважды – с конца 20-х по начало 30-х, когда он был исключён из партии, а затем с 1943 года, когда он снова был принят в партию уже на Камчатке, и до конца жизни, к религии, сколько помню, относился вполне нейтрально и никогда не перечил упорно верящей в Бога моей матери, только иногда во хмелю посмеивался над сельскими попами его молодости. И в то же время с нескрываемым уважением вспоминал, что один из его дядьёв был постоянным пономарём в сибирской сельской церкви, а всех Холенок в той деревне сроду так и называли Пономарятами. Видимо, именно поэтому он вполне благосклонно относился к иконам в красном углу у бабушки Насти, ставшей его третьей и последней уже женой.

В начале октября, получив ту тревожную телеграмму, я сразу же отпросился с работы и поехал в Лесозаводск. Отца я застал в тяжёлом состоянии и практически полностью прикованным к постели. Он лежал в той самой комнате с образами, о которой я говорил выше. Его состояние меня глубоко потрясло, ведь я всегда помнил его только здоровым, сильным и постоянно занятым каким-то полезным делом: все годы, как вышел на пенсию, он не прекращал работу – то грузчиком в соседнем магазине, то просто дома по хозяйству, где всегда разных дел невпроворот. Да и что греха таить, мы, молодые, постоянно уверены, что наши родители будут жить чуть ли не вечно, что никакая болезнь их не одолеет. А тут вот такая полная беспомощность: слабый, ели слышный голос, практически почти полный отказ от любой пищи. И поговорить с ним не удавалось: ему трудно было говорить, он больше слушал меня, чем пытался что-то рассказать сам. Целый вечер я просидел около него и узнал от него только одну новость, убившую меня окончательно: у него рак печени.

Уехал я от него на следующие сутки, пообещав вернуться через несколько дней со всем семейством. В слабой надежде даже попытался хоть как-то приободрить его, сказав, что обязательно схожу в Славянке на охоту и привезу ему утку, чтобы напоить его сваренным из неё бульоном: с детства запомнил его заядлым охотником, а ещё знал, что он очень любил суп, сваренный именно из дикой утки. Однако выполнить это обещание мне так и не удалось: как на зло, похолодало, охота не удалась. Да и утка эта уже не понадобилась: буквально через несколько дней пришла телеграмма, известившая нас о кончине отца. Случилось это 19 октября 1977 года…

Всем семейством, вместе с Алёнкой и Андрюшкой, мы сразу же выехали в Лесозаводск, так сказать, на перекладных: паромом до Владивостока и поездом до станции Ружино.