рвётся в твоих руках, дурак.
вот так мы взяли и прошли рядом друг с другом, мимо.
латиница её слов льётся сквозь руки гангом.
такой чёрно-белый не очень удачный снимок.
мы с ней в париже. и никакого последнего танго.
отбой
на брутто не хватит цезаря, на нетто суда нет.
мама, мне страшно не родиться гением.
да и как мне родиться? куда мне?
я уже показался. красивый? ну, более-менее.
мой кровепровод будет ещё артерией города.
мёртвое море внутри обрело покой.
ты сейчас встанешь-уйдешь. охygen-нo гордая,
что койка нас не сроднила, что я никакой.
таксист обгрызёт удила, но не тронется с места.
капли из носа на кафель – твой красный рот.
ну что тут раздумывать, город? кради невесту.
я пересек эту лету и брассом, и вброд,
но не полегчало. тротил укрощаю. и в клюв
поломанной птицы его загоняю с лихвой.
девчонка сбежала. теперь все спокойнее сплю.
кукушка с часов с полным ртом объявляет отбой.
я не слышу.
прятки
греть кошек на сердце, плясать под дудку
кого попало, кормить огонь своим бредом.
не считаться твоим любимцем (которые сутки)
сидеть напиваться с покойным соседом.
не делать вообще ничего. болею.
учусь стрелять из простой рогатки
по фонарям. я не стал смелее.
хожу на курсы шитья, на прятки.
тебя по-прежнему нет, как славы.
вчера познакомились с твоим мужем
в одном борделе. он, в общем, славный.
но мне от этого только хуже.
без вести
пропавший без вести там,
где находится любой мёртвый,
а на чужое «отдам»
бросается каждый четвёртый,
мои мысли и боль встречаются в одном русле.
и я бы врагу не желал своей грусти.
в моей голове, налитой брусничным соком,
с запада суховей, муссоны – с востока.
под напряжением каждый грамм,
и вряд ли дойдёт до шага.
так плотно застрявшему там
нужнее всего отвага.
навечно запаянный в прошлом,
не оккупант, не заложник.
а нечто, как часть интерьера,
среди неуслышанных слов и беспочвенной веры.
голевой пас
британцы скорбят, размывая всю боль
по сереющим полосам автобана.
мне плевать на британцев, но что-то с тобой,
что-то не так… и мне странны
попытки полётов из резких падений
и душные ночи верёвкой на шее.
ты меня оставляешь; я, видно, не гений.
а рваные раны – попробуй зашей их.
не хочешь? не стоит. гуляю по шпалам
и носом в осоку ночую на поле.
трагично?! да что ты… с английским накалом
британцы скорбят. промахнулись в футболе.
в полный рост
до колик сердца нарушая путь,
бежать к тебе, срываясь к шоку трижды.
дрожит в зубах. давно не продохнуть…
какой тут флирт? теперь бы выжить…
июнь дробит межпозвонковый слой,
июнь нахально стелет мне гортань.
он любит шлюх, он воровато злой.
а я люблю одну. и грубым «перестань»
ему кидаю сочный повод вдруг
уйти, оставив середину где-то.
так судорожно лгал: она мне друг.
так ядерно хотел и не дожил до лета.
твой город серо-прост
и мал настолько, что я касаюсь неба,
вставая в полный рост.
считалка
четыре, три… и ты не хочешь больше считать
дохлых рыбок в этой бездонной чаше.
девальвация – слово от дьявола, значит опять
ничтожно мало, что могло бы быть нашим.
это кто-то сфальшивил, сломался. кто?
когда межгород – сдутый спасательный круг,
когда только кровь, там, где должен ток
по проводам. когда вдруг
солнце режет глаза до слёз.
и я в мадрид – загонять быков,
а ты в какой-то там окский плёс.
мы молились до языков,
стёртых о зубы. не помогло.
приштина
переулками до проспекта, а там напиться.
находиться где-то и быть искомым –
разница. кто вязал на спицах
молоко в мой кофе, бывает дома
по утрам. и в ванной читает фроста.
герои сидят на стероидах + диете,
выживают из собственного ума и роста;
на героев пытаются походить все дети.
но, походя, пробуют страсти под коксом.
а после: весь мир – неплохая сепия.
хочешь быть гением – занимайся боксом
и зацени, что отколола сербия.
у героев такой гонорар, что тебе не снилось.
я в прошлом из них, но теперь в завязке.
одного не пойму, объясни на милость:
почему потянутая когда-то связка
так мешает дворами?
я пялюсь в зеркало
и заношу кулак…
барселона
в воздухе пахнет корридой – игрой вслепую.
падать нестрашно – стеклянные лица трав
отрицают меня, как стена отражает пулю.
ниоткуда является странный мальчишка-стафф,
и всё очевидное становится невероятно.
чужая кровь не даёт ни сна, ни особой силы.
моя рубаха – пособие въедливым пятнам,
поражение тайда по полной. а ты просила
завязывать с этим большими морскими узлами,
учиться быть проще, понятнее, веселее.
завести в доме детский смех вперемешку с лаем
дворового шарика, имя твоё лелеять.
вместо – город стекает в ботинки, и ты сбежала
туда, где в воздухе пахнет рыбой. хорош улов!
я каждую ночь люблю тебя неумело, давлю на жалость,
спасаю рогатых. и мне не хватает снов.
велкам
внутренне знаю: со мной справляется улица.
ускорение неба рассчитано до утра.
лёгкие тяжелеют тем, что табак не курится.
решаю отказаться от своих прав.
один к одному: только бросаюсь драться,
снимаю штаны, покупаю шприц –
ниоткуда являются папарацци
на моё стервенейшее из всех лиц.
даже купленная за углом нина
просит читать ей вслух.
кролик смеется, когда я стреляю мимо,
не сумевши выбрать из двух.
а я помню твое плечо, просто память тела