Ноттингем

Мое действие вызывает у Каллума ту же реакцию, что и у его отца – усмешку.

– Вижу, посекретничала со своим парнем, Райли-Майли? Что ж, тем проще, мне и до отца далеко идти не надо.

– Передай ему заодно это. – Достав телефон, Сойер включает видео. – Только давай без истерик, разбитых экранов и попыток удалить. Ты же понимаешь, как работает облачное хранилище?

С каждой проигранной секундой видео лицо Каллума бледнеет. Плотно сжав губы, он неотрывно смотрит в экран, а в момент речи про отца едва слышно чертыхается.

– И что? – сдавленно спрашивает он, когда видео завершается.

– То, что ты можешь лишиться места в команде университета, если это видео попадет в руки приемной комиссии. То, что твой отец сделает с тобой, увидев это.

– Так почему оно еще не у члена приемной комиссии?

– Мы даем тебе шанс решить все мирно, – говорю я.

– Оставь Райли в покое, не приближайся к ней, не говори с ней, даже не смотри в ее сторону, и это видео останется между нами.

– Больше никаких угроз с прогулкой в полицию, к директору или отцу. С этой самой секунды мы незнакомые друг другу люди, ты живешь своей жизнью, а мы своей.

Каллума бьет дрожь то ли от холода, то ли от злости, ноздри широко раздуваются, он даже не моргает. Мне знакомо это чувство злости, несправедливости и негодования, когда твой четко выстроенный план рушится в одну секунду. Мы слишком похожи с ним в том, что ненавидим и не умеем проигрывать, но кто-то из нас однажды должен был одержать победу.

Через несколько мгновений плечи Брайта заметно расслабляются, и он начинает смеяться. Истерически, даже пугающе. Внезапно смех обрывается, превращаясь в гримасу злости на лице, и он бросается вперед. Зажмурившись, я с визгом отскакиваю в сторону, закрывая лицо ладонями. Слышится глухой удар, а затем звук упавшего на пол тела.

Отвожу ладони от лица и вижу уже знакомую картину: Каллум лежит на крыльце, прижатый щекой к полу, руки заломлены за спину.

– Кажется, ты не понял, что означает предложение «решить все мирно».

– Каллум? – зовет из дома тренер Брайт.

– Мы договорились или устроить твоему папаше киносеанс с его сыном в главной роли? – спрашивает Сойер, удерживая на месте дергающегося Каллума.

– Хорошо-хорошо! Договорились.

Дверь открывается ровно в тот момент, когда Сойер поднимает Каллума на ноги. Мистер Брайт, прищурившись, делает долгий глоток из кружки. Каллум вжимает голову в плечи и под пристальным взглядом отца словно становится меньше в росте и младше на несколько лет. Господи, не хотела бы я так же сильно бояться собственного родителя, это жутко и неправильно.

– Цел? – спрашивает тренер сына.

– Да, он просто поскользнулся, – отвечает Сойер, поправляя помятый воротник футболки Каллума.

– Вместо того чтобы заниматься любовными разборками, лучше бы шел заниматься учебой. Зайди в дом.

– Сейчас приду.

– Я сказал сейчас же.

– Увидимся в школе, друг. – Натянуто улыбнувшись, Сойер дважды похлопывает Каллума по щеке. Сильнее, чем следовало бы. У того на лбу вздувается вена, начинают ходить желваки, а кулаки плотно сжимаются. Я боюсь, что Каллум бросится на Сойера, но он бездействует.

Сойер берет меня за руку и уводит с крыльца. Мы не оборачиваемся и молчим, даже когда слышим, как хлопает входная дверь. Сворачивая с подъездной дорожки, я чувствую, что меня пробирает смех. Поднимаю голову и вижу, что Сойер сам едва сдерживается. А затем мы смеемся, громко, и я чувствую себя немного безумной, но счастливой и свободной. Мы победили.

* * *

В школу я собираюсь, испытывая эйфорию, хочется петь и смеяться. Внутри все еще есть страх, что Каллум решит выбросить что-то, но мы использовали железный козырь, а это значит, мы с Сойером действительно свободны.

Я уже потеряла счет, в какой раз за сегодняшнее утро подхожу к зеркалу, чтобы взглянуть на свои перекрашенные волосы. Я словно заглядываю в прошлое, в то время, где была счастлива и беззаботна, когда вижу, как локоны медового цвета спадают на плечи мягкими волнами. С моим настоящим цветом волос даже веснушки на щеках словно становятся ярче, а глаза зеленее. Мне нравилось быть блондинкой, но вчера, когда я взглянула на свои старые фото, висящие на пробковой доске, мне вдруг захотелось стать самой собой. Я только встала на путь любви к настоящей себе, без масок и притворства, и мне показалось, что возвращение прежнего цвета волос – одна из ступеней на пути к этой цели. Я больше не стесняюсь своих оттопыренных ушей и уходящих в рыжину локонов, за цвет которых меня так часто дразнили в детстве.

В приподнятом настроении я захожу в кухню, чтобы выпить фреш. Увидев меня, Фелис роняет ложку в миску с молоком и хлопьями.

– Доброе утро, – пропеваю я, доставая из холодильника сельдерей и зеленое яблоко.

– Твои волосы…

– Покрасилась в натуральный, мы с мамой вчера допоздна проторчали в салоне. Кстати, встретила там маму Дафны, она передавала тебе привет.

Фелисити снова роняет ложку, но ничего не говорит.