НОУКА ОТ ГОРЬКОГО ЛУКА

Лично я, например, не сицилиец, чтобы загонять в скедьюл с напоминалкой сотни дней рождений, крестин, похорон и ситцевых свадеб. Люди, которых я смутно помню из детства, или вижу один раз в десять лет, никоим образом не являются для меня политическими или социальными указателями и семафорами в моей жизни. Скайпа для утоления моей тоски по родне вполне достаточно — при том условии, что по скайпу не будут нести очередную хуйню от «полтавской тещи» в лицензированной обработке Киселева. Тогда я уже начинаю тосковать от самой родни.

Меня больше заботит мнение тех близких, которых я вижу почти каждый день, с кем имею не только общее прошлое, но и общее настоящее — а также планирую общее будущее. Слава богу, мы живем в одной реальности, все понимаем без тещиных интерпретаций, и обходимся без консультаций ясновидящих белгородских теток, абы понять — что собой представляет «рузский мир» в натурном исполнении.

Поэтому я своих мордорских родственников послал нахуй вместе с их болезненным «рузским миром», а шкаф со скелетами заколотил двутавровыми балками крест-накрест. Прислушался чутко к своим ощущениям, и понял, что безграничного горя от разлуки я не испытываю. Мне реально без разницы — как они там живут, что думают и во что верят.

Но если они (когда Россия закономерно опять вернется в ту позу, с которой вековечно встает) захотят переехать в домик в Полтаве — я буду против. Только в гости и только на тридцать дней. Регистрация, отметка, обратный билет. Потому что хуй его знает, если честно, чьи они теперь на самом деле родственники. Исповедующий семейные ценности Сет Гекко тоже с некоторого времени начал относиться с опаской к своему брату, хотя и не отрицал факта кровного родства. Если вы, конечно, смотрели фильм и понимаете — о чем я.

А вы, безусловно, поступайте так, как сами сочтете нужным и правильным. Я не кацап, чтобы вас учить семейной жизни по интернету.

Народная эйдетика або Стори vs. Хистори

Пестрая эйдетика «загадочной русской души» приводит к тому, что история превращается у россиян даже не в набор воспоминаний, а в набор впечатлений. Это хорошо, например, для туриста или посетителя борделя, но когда этим занимается целая страна на научной основе, получается странное, и местами страшное.

Представьте себе Паганеля, который поехал на Суматру изучать бабочек. Там он попадает в ряд авантюрных приключений, проводит два месяца в кислотных трипах и объятьях масляных массажисток неопределенного пола, а потом возвращается домой, открывает ноутбук и готовится писать научный отчет об экспедиции. И на этом месте натуралист тяжко задумывается, разглядывая фотографии, привезенные из экспедиции. Вполне возможно, что этот отчет с удовольствием опубликовало бы любое издательство для взрослых, проиллюстрировав теми же фотографиями, но никаких открытий для лепидоптерологии сей труд не несет.

А все потому, что встречающая сторона в гостинице на Суматре неверно истолковала ломаный язык Паганеля: «Я любить красивий и цветной ночной бабачка! Хочу посмотреть все!» Ну как же отказать дорогому гостю?

Примерно то же самое происходит в российской народной памяти. Если англоязычные даже на уровне словаря отделяют story от history, то у кацапов, с одним определением намазанным на разные понятия (богатый эрзянский язык!) изучение прошлого сводится к «расскажу-ка я вам одну историю…»

В итоге вместо исторической науки мокшань имеет мифы, легенды, былины, фольклор, пугалки про черную руку, заветы отцов и фильмы Михалкова — в общем все то, шо у нас на Неньке называется «байкарство».

х х х

Например, самая любимая москалями story про войну — «здравствуй мама, возвратились мы не все, босиком бы пробежаться поросе». После неизбежного эффекта победной эйфории (длилось это приблизительно до 30-й годовщины Победы) настало, казалось бы, время оценить реальный результат, последствия, извлечь исторический опыт и расчертить понимание на будущее. Но нет, порося до сих пор радостно бегает босиком, перематывая бесконечную георгиевскую ленту Мебиуса с записанной на ней story.

Понятно, шо прямо-таки все к маме не могли вернуться — на то она и война. Но если оценить соотношение призванного контингента и безвозвратные потери, то мы получим почти треть выбитого состава, что в любом учебнике кригскунста обозначает практически разгромленную часть, требующую переформирования.

То есть эта победа была не то шобы со слезами на глазах, а можно сказать и с кровавой пеной на губах. Полумертвый, теряя сознание, придавил телом мертвого. СССР тогда пер из последних сил, поддерживаемый союзниками за ниточку на краю бездны (в современной российской терминологии это называется «сосать хуй у обамки», «продаться за тушоньки» и «подставлять жопу гейропейцам»).