Нова. Да, и Гоморра

Где-то в больнице лежит в темноте Бадди; ему страшно, глаз режет невыносимая боль, в голове звучат ритмы «Короны».

Ли съежилась, задвигала челюстью и языком, силясь прогнать боль, которую помнил Бадди. Ей хотелось умереть.

Прекрати! — шепнула она и попыталась вырваться из невыразимого ужаса, который вспоминал Бадди, отброшенный болью и ритмом песни в то время, когда ему не было и дважды ее лет. Прекрати! Но никто не слышит ее, как она слышит Бадди, маму, миссис Лоуэри на уроке…

Может быть, дело в музыке. Может, в том, что у нее нет сил ни на что другое. Может, осталось единственное место, где существует выход, — сознание Бадди…

…когда ночью ему надо было удрать из камеры в подвал, где они обычно играли в карты на сигареты, он жевательной резинкой приклеивал к дверной защелке крышечку от «Доктора Пеппера». Когда после вечернего свободного времени дверь закрывали, запор щелкал, но не срабатывал…

Ли посмотрела на запертую дверь палаты. Жвачку она могла добыть, когда после обеда ее выпустят погулять по этажу. Но автомат возле лифта выдавал напитки только в пластмассовых стаканчиках. Ли села, и тут взгляд ее упал на туфлю. На каблуке и спереди были металлические подковки — мама их поставила в обувной мастерской, чтобы меньше снашивались.

Она подошла к койке и, уперев подошву в раму, стала отдирать подковку.

Бадди лежал на спине. Ему было страшно. После укола его отвезли в город. Куда — он не знал. Он ничего не видел, и ему было страшно.

Кто-то тронул его лицо. Он мотнул головой, уворачиваясь от ложки…

— Ш-ш-ш! Не бойся, все в порядке…

В один глаз ударил луч света. С другим, видно, случилось что-то серьезное. Бадди заморгал.

— С тобой все в порядке, — повторила она; голос был не мужской, хотя лица Бадди по-прежнему не различал. — Ты не в тюрьме. Ты не… в учреждении. Ты в Нью-Йорке, в больнице. Что-то случилось с твоим глазом. Вот и все.

— Глазом?..

— Не бойся. Пожалуйста. Потому что я этого не вынесу.

Голос был детский. Бадди снова заморгал, потянулся к лицу, чтобы протереть глаз.

— Осторожней, — сказала она, — а то…

Глаз чесался, хотелось его потереть, так что Бадди отмахнулся от голоса.

— Эй-эй!

Что-то ужалило его, и он другой рукой схватился за большой палец.

— Извини, — сказала она, — я не хотела тебя кусать. Но ты мог сорвать повязку. С правого глаза я ее сдвинула. С ним все в порядке. Погоди-ка минутку.

Что-то мокрое и холодное коснулось его глаза.

Туман расчистился.

На кровати, упершись коленями, стояла хорошенькая маленькая негритянка, в руке у нее была мокрая тряпка. Над зеркалом умывальника горел ночник.

— Ты должен перестать бояться, — зашептала она снова, — понимаешь, должен.

Бо́льшую часть жизни Бадди выполнял то, что ему говорили, если, конечно, назло не поступал наоборот.

Девочка села на корточки:

— Вот так, молодец, так будет лучше.

Бадди приподнялся. Руки и ноги не привязаны. Простыня холодит колени. Он посмотрел на себя: голубая пижама, пуговицы застегнуты неправильно. Он потянулся, чтобы перезастегнуться, но промахнулся.

— У тебя только один глаз видит, поэтому нет параллакса для восприятия глубины..

— Что?

Он снова посмотрел на нее.

На ней были шорты и красно-белая рубашка поло.

Он нахмурился:

— Кто ты?

— Дианна Ли Моррис, — сказала она. — А ты… — Она тоже нахмурилась. Слезла с кровати, встала, пошла к умывальнику, взяла зеркало и снова залезла на кровать. — Смотри. Так кто ты?

Он рукой с грязными от машинного масла ногтями коснулся повязки, закрывающей левый глаз. Поверх бинта торчали короткие пряди светлых волос. Указательный палец нащупал знакомый шрам над правой бровью.

— Кто ты?

— Бадди Магоуэн.

— Где живешь?

— Сент-Гэб… Стодивянацатая межу Второй и Третьей.

— Где ты живешь?

— Сто девятнадцатая улица между Второй и Третьей авеню. — Бадди произнес каждое слово четко, как весь последний год учила его учительница в вечерней школе.

— Хорошо. Где работаешь?

— Космопорт Кеннеди. Помощник механика.

— И тебе нечего бояться.

Он тряхнул головой:

— Ага. — И ухмыльнулся. Обломанный зуб отразился в зеркале. — Ага. Это был просто… плохой сон.

Она отнесла зеркало на место. Обернулась, закрыла глаза и вздохнула.

— Что такое?

Она снова открыла глаза:

— Все. Я больше не слышу, что у тебя в голове. А весь день слышала.

— Что? О чем ты?

— Может, ты читал про меня в журнале. В «Нью-таймс» года два назад про меня была большая статья. Я тоже лежу здесь в больнице. Только в другом крыле, в психиатрическом отделении. Не читал?

— Я тогда не очень-то читал журналы. Да и сейчас… Что там писали?

— Что я слышу и вижу чужие мысли. Таких, как я, у них еще двое. Они нас изучают. У меня получается лучше всех. Но это бывает не всегда; приходит, когда не ждешь. Другой парень, его зовут Эдди, слабоумный. Я его видела, когда нам давали тесты. Он старше тебя и намного глупей. А еще у них есть миссис Лоуэри. Она не слышит. Она просто видит. А иногда может заставить другого слышать, что она думает. Она работает тут у них в больнице училкой. Ей можно ходить везде, где захочется. А меня держат взаперти…

Бадди сощурил глаз:

— И ты можешь прочитать, что у меня в голове?