Кто-то бежал к нам по пляжу, размахивая бутылками, зажатыми в обеих руках.
— Они не хотели тебе говорить про этот праздник. Думали, это может ущемить твою гордость.
— Мою… что?
— Если ты узнаешь, что они так празднуют дело, которое тебе не удалось…
— Но…
— …и при этом ты еще покалечился. Они не хотели, чтобы ты грустил. Но Торк хочет тебя видеть. Я сказала, что ты не будешь грустить. И потому пошла и привела тебя сюда, вниз.
— Ну… спасибо.
— Тио Кэл?
Но на этот раз голос был низкий, совсем не детский.
Он сидел на бревне чуть поодаль от огня и ел печеный батат. Отблески огня играли на смуглых скулах, на мокрых черных волосах. Он встал, подошел ко мне и протянул руку. Я протянул свою, и мы схлопнулись ладонями.
— Хорошо. — Он улыбался. — Ариэль сказала, что ты придешь. Завтра я прокладываю электрический кабель по дну Шрама.
Его руки обтягивала блестящая чешуйчатая униформа. Он был очень сильный. И, даже стоя неподвижно, он двигался. Это было видно по игре света на ткани.
— Я… — Он умолк; мне представился робеющий и счастливый танцор. — Я хотел с тобой поговорить про кабель.
Мне представился орел; мне представилась акула.
— И про… аварию. Если ты не против.
— Конечно, — ответил я. — Если я могу рассказать что-нибудь полезное.
— Видишь, Торк, — сказала Ариэль. — Я тебе говорила, он не откажется.
Я слышал, как изменился ритм его дыхания.
— Тебе в самом деле не неприятно говорить об этом?
Я мотнул головой и догадался кое о чем. Это голос мальчика, притворяющегося взрослым. Торку не больше девятнадцати лет.
— Мы скоро идем ловить рыбу, — сказал он. — Пойдешь с нами?
— Если не помешаю.
Женщина у ящика с креветками передала бутылку одному из гитаристов, потом бутылка перешла к Ариэль, ко мне и к Торку. (Спиртное гнали в пещере, в семи милях от берега, и это был почти ром. У меня слишком сильно натянута кожа с левой стороны рта, и потому мне трудно пить залпом, как пьют настоящие мужчины. «Ром» потек у меня по подбородку.) Торк выпил, вытер рот, передал бутылку дальше и положил руку мне на плечо:
— Пойдем к воде.
Мы пошли прочь от костра. Кое-кто из рыбаков пялился нам в спину. Несколько амфибий взглянули и отвели глаза.
— А что, вся молодежь в деревне зовет тебя «дядя Кэл»?
— Нет, только мои крестники. Мы с их отцом дружим с тех пор, когда я еще был… ну, моложе тебя.
— А. Я думал, это прозвище. Потому и назвал тебя так.
Мы дошли до мокрой полосы песка, на которой играли оранжевые отсветы. Разбитая спасательная шлюпка качалась в лунном свете. Торк присел на бортик. Я устроился рядом. Вода плескалась, доходя нам до колен.
— А что, другого места, чтобы проложить кабель, не нашлось? — спросил я. — Кроме как по дну Шрама?
— Я хотел спросить, что ты думаешь обо всей этой затее. Но я уже понял. — Торк пожал плечами и похлопал одной ладонью о другую. — Все проекты по эту сторону залива разрослись и жрут электричество со страшной силой. Старые линии перегружены. В июле прошлого года в Кайине, в мезопелагической зоне случились перебои с питанием. Вся подводная деревня два дня сидела без света; двое людей-амфибий умерли из-за переохлаждения в холодных течениях, идущих из глубин. Если проложить кабель выше, мы рискуем помешать не только деревенским рыбакам, но и собственным рыболовным операциям.
Я кивнул.
— Кэл, что случилось с тобой в Шраме?
Решительный и испуганный Торк. Теперь я припомнил — не катастрофу, а ночь накануне, когда мерил шагами пляж и у меня крутило живот от страха и предвкушения. Индейцы в тех местах, где гонят местный ром, до сих пор используют вместо письменности узлы на пальмовом волокне. Если бы в ту ночь кто-нибудь взглянул на мои кишки или сегодня — на кишки Торка, он мог бы прочесть по ним наше будущее.
Мать Жоана владела узелковым письмом, а вот он сам и его сестры так и не удосужились научиться. Они хотели быть современными, но по молодости принимали за современность новое невежество, которому недостает и современных знаний.
— В детстве мы подначивали друг друга пройти по доскам паромного причала. Солнце палило, и доски качались на волнах, а когда паром стоял тут же, можно было убиться, если провалиться между ним и пристанью. — Он покачал головой. — Мальчишки в этом возрасте чокнутые. Мне тогда было лет восемь-девять, и я еще не стал водяным.
— Где это было?
Торк поднял голову:
— А. В Маниле. Я с Филиппин.
Море лизало нам колени, и планшир уходил под воду от нашей тяжести.
— Что случилось в Шраме?
— Там у основания вулканический разлом.
— Знаю.
— И море в том месте сверхчувствительное. Ему слова поперек не скажи. Случился обвал. Кабель лопнул. Искры были такие горячие и такие яркие, что в пятидесяти футах над нами, на поверхности, море кипело.
— А почему случился обвал?
Я пожал плечами:
— Может, просто неудачное совпадение. Там все время бывают обвалы. Может, шум от машин, хотя мы их хорошо звукоизолировали. Может, наведенные токи от других кабелей, поменьше. А может, просто кто-нибудь случайно выбил ногой камешек, на котором все держалось.
Перепончатая рука сжалась в кулак, ударила в ладонь другой и бессильно повисла.
— Кэл! — позвал кто-то.