Нова. Да, и Гоморра

«Послушай, Джейсон, если ты хотел пошутить, то это не смешно!» Я услышал, как она зашлепала по воде в нашу сторону. «Как отсюда выбраться? Куда нам идти? Здесь темно, ничего не видно». Сапфира снова закричала и споткнулась. Вода хлестала так, что трудно было устоять на ногах; она уже подбиралась к нашим коленям. Я двинулся прочь, они за мной. Сапфира догнала меня, но ударилась головой о выступающий камень и упала. Бруно попытался ее поднять и вдруг рассвирепел, бросился ко мне, схватил меня за плечи. «Слушай, если ты решил нас утопить, то утонешь сам!» Сапфира визжала и бултыхалась позади нас. Я вырывался, но теперь они вцепились в меня вдвоем, и мы все вместе упали. Помню ее мокрый шарф у себя в руке. Они думали, я вынырну, однако я поплыл вниз, чего они не ждали… При таком течении трудно было точно определить расстояние, но я один раз вынырнул, глотнул воздуха, потом поднырнул под низкую стенку, уже затопленную, протиснулся под камнем, вырвался на поверхность и вполз на ступени. Вода дошла уже до середины лестницы. Я слышал их крики за каменной стеной. Когда наконец я встал, вода была мне по грудь… Меня нашли, когда я брел через Пьяццу, перед византийским фасадом собора Святого Марка в тени четырех исполинских бронзовых коней. Я был мокрый насквозь и тащил за собой ее шарф.

— О боги Альбы…

— О единый бог Скал…

— О боги, если они еще остались на Земле, клянусь, я хохотал как демон! Меня нашли. Меня нашли, и я рассказал им все. К тому времени уже выли сирены, но было поздно! Дожи знали свое дело. А поскольку она была дочерью инопланетного посла, преступление отнесли к разряду межпланетных и меня приговорили не к обычной тюрьме, а к межпланетной, под названием Медная клеть…

— Эй, Коршун, он опять замолчал!

— Кейдж! Слушай, Джейсон Кейдж, ты правда знаешь архитектуру Медной клети не хуже устройства тюрьмы как-ее-бишь? Ну же! Говори!

— Знаю. Я знаю их все. Я знаю план подземелий Зеркальной мечети в Иране. Я знаю расположение подвалов Музея Жизни на бете Центавра. Если б Дедал оставил после себя планы Лабиринта и я бы взглянул на них хоть раз, мне не понадобилась бы нить Ариадны…

— Так как насчет Медной клети, Кейдж? Как насчет нее? Можешь ли ты нас отсюда вытащить?

— Отсюда… из тройного сочленения… Здесь совсем близко… да, тоннели, по которым ходили рабочие, когда строили ее давным-давно. Однако… они замурованы. Выбраться? Разве я имею право выбраться? Я виновен. Сердце мое заковано в глухой панцирь вины. Я здесь, чтобы… страдать. Да! Если бы я и бежал, вина осталась бы тюрьмой для моего сердца.

— Ей-богу, Коршун, он чокнулся.

— Слушай, Кейдж. Есть ли способ попасть в тоннель оттуда, где мы сейчас, из тройного сочленения?

— Вы… вы хотите выйти? Но… но… я их убил. Я виновен. Я заслуживаю…

— Послушай, Кейдж!

— Мое преступление запятнало все планеты.

— Да бросьте вы, мистер Кейдж. Мы хотим отсюда выбраться.

— Говори, Кейдж. Говори, не молчи.

— Она была… она была прекрасна, как вода, как пламя, как туман…

— Говори про Медную клеть!

— Медная клеть? Да, Медная клеть… тюрьма… тюрьма, где три камеры сходятся возле рабочего тоннеля. Возможно, замковые камни… Да, они не зацементированы…

— Что ты там бормочешь, Кейдж? Рассказывай, чтобы я все увидел, ясно, как Венецию.

— Три эти камеры, в которых мы. Они сходятся к канализации, как три больших куска торта. Там, где торт разрезали, — стены…

— А канализационная труба там, где втыкают свечку, когда новорожденному год?

— Да. А камни, где сходятся стены, не сцементированы. Весят они примерно по триста фунтов.

— Триста фунтов? Коршун, одному тут не справиться.

— А вдвоем — вполне, Хряк.

— И каждый закрывает собой люк в рабочий тоннель, который вьется, и поворачивает, и выводит на камни снаружи…

— Хряк, ты станешь толкать со своей стороны, а я со своей.

— А как насчет него?

— Кейдж, мы сдвинем наш камень, а потом твой…

— Нет. Нет, я остаюсь.

— Коршун, крышка гроба открывается, время прогулки. Идем сдвинем этот камень.

— Кейдж, один ты свой камень не сдвинешь. Давай мы тебе поможем. Если мы уйдем, ты останешься здесь навсегда.

— Нет! Нет… Мое место здесь. Я должен остаться… Должен. У меня нет выбора. Я должен стать частью великой Медной башни, ее камнем, ее скальным фундаментом. Я слышу, я слышу вас… слышу, как скрежещет камень о камень. Вы сопите от натуги. Но он сдвигается. Да, я слышу, как он сдвигается со скрипом, как огромный водяной затвор в темнице дожа. Ага! У вас получилось! Хряк? Каким плутовством блистал ты на Альбе? А ты, Коршун, против кого ты столь яростно боролся на Скалах? Хряк?.. Коршун?.. Коршун?.. Хряк?.. Я вас не слышу! Вы… ушли? Хряк? Коршун?..

Можно ли описать безмолвие, царящее в Медной клети?

Теперь и оно было всеобъемлюще. Быть может, некое представление о нем даст отсутствие слов. Может быть, получится дать представление о ней, сказав, что, когда исчезли голоса, не осталось ничего.

Нью-Йорк

Декабрь 1967 г.

Город Большого хребта (Перевод В. Кучерявкина)

I

— Подумать только! — Смит с верхней ступеньки приставной лестницы.