Нова. Да, и Гоморра

— Мыш выпростал большой палец, нервно сжал руку в кулак, рявкнул: «Да блин!» — и отвернулся, разозлившись. Есть три типа действий: намеренные, привычные и беспричинные. Персонажа, чтобы он стал непосредствен и постижим, следует представлять всеми тремя. — Кейтин глянул в переднюю часть вагона.

Капитан смотрел сквозь обтекавшую крышу волнистую панель. Желтые глаза проницали Ее чахоточный свет, пульсировавший огневыми точками в тлеющих углях небес. Свет столь слабый, что капитан даже не щурился.

— Я сбит с толку, — признался Кейтин разукрашенной коробке, — несмотря на вышесказанное. Зерцало моего восприятия совершает поворот, и то, что сперва казалось беспричинным, я вижу достаточно часто и вынужден заключить: речь о привычке. То, что я счел привычным, теперь видится частью великого замысла. А то, что я изначально принимал за намерение, взрывается беспричинностью. Зерцало повертывается вновь, и персонаж, в котором я видел одержимость намерением, разоблачает это намерение как жалкую привычку; его привычки беспричинно нецелесообразны; и те действия, что я трактовал как беспричинные, являют вдруг самую демоническую цель.

Желтые глаза отстали от усталой звезды. Лицо Лорка прорвало вкруг шрама из-за не увиденной Кейтином Мышовой шалости.

Ярость, задумался Кейтин. Ярость. Да он смеется. Но как прикажете различать ярость и смех на таком-то лице?

Однако другие тоже смеялись.

Мы различаем — все-таки, как-то, невесть как.

— Что это за дым? — спросил Мыш, обходя курящуюся решетку на мостовой.

— Канализационная просто, думаю, решетка, — сказал Лео.

Рыбак глядел, как туман овивает столб — опору сияющего индуктолюминесцентного фонаря. У земли пар раздувался и проседал. Под светом — танцевал и рябил.

— Таафит в конце улицы, — сказал Лорк.

Они взошли на холм, миновав еще с полдесятка решеток, дымивших сквозь бессрочный вечер.

— Я так думаю, Злато прямо…

— …прямо под мостовой?

Лорк кивнул близнецам.

— Что это за место — Таафит? — спросил Мыш.

— Это место, где мне будет хорошо. — По лицу капитана скользнул намек на страдание. — И где ты не будешь меня доставать. — Лорк изготовился к подзатыльнику, но Мыш нырнул под руку. — Пришли.

Двенадцатифутовые ворота с глыбами витражей в кованом железе разошлись, едва Лорк приложил ладонь к панели.

— Они меня помнят.

— Таафит не ваш? — спросил Кейтин.

— Моего одноклассника и старинного друга, Йоргоса Сэцуми, владельца «Горнодобычи Плеяд». Лет десять назад я тут бывал частенько. Тогда замо́к и настроили на мою руку. Я сделал то же для Йорги в своих домах. Мы с ним редко видимся, но раньше были очень близки.

Они вошли в сад Таафита.

Здешние растения не предназначались для любования на ярком свету. Цветы — багряные, бордовые, лиловые: оттенки вечера. Слюдяные чешуйки паучьей тильды искрятся над безлистными ветвями. Много низких кустарников, но вся флора повыше — стройная и редкая, чтобы отбрасывать как можно меньше тени.

Фасад самого Таафита — волнистое стекло. На длинном участке стен нет вообще — дом и сад сливаются. Нечто вроде тропки вело к условной лестнице, вырезанной в камне под, вероятно, парадной дверью.

Когда Лорк приложил руку к дверной панели, дом насквозь замигал огнями: свет мерцал в верхних окнах и дальних концах коридоров, отражался из-за угла, лился через проницаемую стену, змеился фиолетовыми ручейками и блистал пронизанным тьмой янтарем. Даже под гостями: прозрачные сегменты пола являли огни в комнатах на много этажей вниз.

— Прошу.

Они пошли вслед за капитаном по бежевому ковровому покрытию. Кейтин ускорил шаг, завидев полку с бронзовыми статуэтками.

— Бенин? — спросил он капитана.

— Кажется. Йоргос без ума от Нигерии тринадцатого века.

Когда Кейтин обернулся к другой стене, его глаза расширились.

— Ну это точно не оригиналы. — Затем сузились. — Подделки ван Мегерена?

— Нет. Боюсь, всего лишь старые добрые копии.

Кейтин хихикнул:

— У меня все не идут из головы «Под Сириусом» Дехэй.

Они зашагали дальше по коридору.

— По-моему, тут у нас бар. — Лорк свернул в проем.

Огнями озарилась только нижняя половина — из-за того, что находилось за сорока футами стекла напротив.

Желтые лампы заиграли на молочно-голубой глади песчаного пруда, наполняемого сыпучими струйками из каменной стены. Уже въезжали на поворотном круге закуски. Бледные статуэтки на плавучих полках. В холле — бенинская бронза; здесь — кикладский мрамор, лучащийся, без особых примет.

Снаружи — Злато.

Среди растрескавшихся утесов лава пылала как день.

Каменная река текла рядом, покачивая тени утесов меж деревянных стропил потолка.

Мыш шагнул вперед и что-то беззвучно сказал.

Тййи и Себастьян прищурились:

— Ну вот это…

— …зрелище что надо!

Мыш обежал песчаный пруд, прильнул к стеклу, притенил глаза руками. Ухмыльнулся через плечо:

— Будто в Пекле на Тритоне!

Тварь на плече Себастьяна сиганула, забившись, на пол и шмыгнула за хозяина, когда что-то в Злате взорвалось. Опадая, пламя бросило горсть света в их лица.

— Которое варево другого мира желаете отведать первым? — спросил Лорк близнецов, исследуя бутылки на круге.

— Вот это красное…

— …зеленое вроде ничего…