Нова. Да, и Гоморра

Мы только час как стартовали, и я был в рубке управления, когда случилось нечто небывалое. Мы чуть не столкнулись с другим кораблем. Подумайте, сколько места в космосе; вероятность подобного случая минимальна. Кроме того, каждый корабль обязан постоянно излучать свои позывные.

Но эта большая, неуклюжая космическая баржа проскочила так близко, что я ее видел через лобовой иллюминатор. Наша инерционная система просто взбесилась. Мы дергались в вихре стазис-поля от баржи. Я грохнул кулаком по кнопке видеоинтеркома и заорал:

— Ты, дебильный… здоровенный… кретин!

Я был так зол и испуган, что ничего другого мне в голову не пришло.

Золотой, который пилотировал корабль, уставился на меня с видового экрана; на лице у него читалось легкое удивление и раздражение. Я запомнил его лицо — оно было с негроидными чертами, лишь чуть менее выраженными, чем у меня.

Наша малютка-серпентина никак не могла ему повредить. Но будь мы хоть на сотню метров ближе, нас могло бы распылить на ионы. Из-за занавески выскочил проснувшийся пилот и начал меня костерить.

— Черт возьми, — заорал я, — там в рубке был один из этих… — я припомнил все ругательства, какие знал, — золотых!

— Так далеко вглубь галактики? Не может быть. Они все ошиваются вокруг Звездной Станции.

— Это была баржа, — настаивал я. — Она выскочила прямо у нас перед носом.

Я замолчал, почувствовав, что рычаг управления трясется у меня в руке. Вы ведь знаете логотип серпентин? Он у них в углу экрана, а еще, рельефный, пластиковый, на всех кнопках и рычагах управления. Ну и вот, этот логотип отпечатался у меня на мякоти большого пальца и сошел только через час. Так сильно я сжимал рычаг.

Когда пилот меня высадил, я двинулся прямиком в бар, чтобы охолонуть. И ввязался в дурацкую ссору, перешедшую в дурацкую потасовку, с каким-то мужиком, который наверняка и был-то тут проездом. Ну то есть я его раньше не видел. К поселку я подходил с пустыми карманами, с расквашенным носом (тот мужик меня пихнул), с больной головой и в ярости.

Дело было сразу после первого заката, и дети визжали у экологариума. Маленькая девочка, которую я даже не узнал, подбежала ко мне и стала дергать за руку:

— Па, ой, па! Иди посмотри! Ани-ворты сейчас как раз…

Я оттолкнул ее, и она удивленно села на песок.

Я только хотел добраться до воды и обмыть лицо, потому что еще минута — и оно начнет саднить.

Еще какие-то дети вцепились в меня с воплями и потянули:

— Па, па! Ани-ворты, па!

Я сделал с ними пару шагов. Потом просто взмахнул руками. Не издав ни звука. Нагнул голову и бросился на пластиковую стенку. Дети закричали. Алюминиевые рамки гнулись; пластик треснул и обрушился. Я все еще был в ботинках — я пинал и пинал красную землю и песок. Пальмы попа́дали, и листья рвались у меня под ногами. Хрустальные растения трескались под пластиком, как стеклянные. Рой ящериц порхал вокруг. Меня окружало красное облако — частично свет Сигмы, частично что-то пылающее у меня в мозгу.

Я помню, как продолжал трястись, а вода текла из разбитого озерца и впитывалась в песок. Язык мокрого песка чуть приподнялся и разбух. Я поднял голову и увидел детей, которые снова бежали ко мне по пляжу, крича и плача. От страха они жались к маме Антони. Она приближалась твердым шагом — твердым, потому что она была женщина и ее окружали дети. Но я увидел тот же страх и на ее лице. Антони она несла на плече. Следом шли другие взрослые.

Мама Антони была биологом. Кажется, она первая и предложила соорудить экологариум. Она подняла взгляд от развалин, и я понял, что разрушил что-то и у нее в душе.

Странное выражение появилось у нее на лице — я хорошо помню ее лицо, такое красивое, — в нем мешались сострадание и гнев, презрение и страх.

— Вайм, я тебя умоляю, — воскликнула она, и даже не очень громко, — ну когда же ты вырастешь?

Я открыл рот, но все, что я хотел сказать, было слишком большое и застряло у меня в горле.

— Вырастешь? — повторил Антони и попытался поймать ящерицу, жужжащую в воздухе. — Теперь ничего не будет расти. Все сломалось. Все убежали.

Он снова посмотрел на сотворенные мною руины.

— Вайм нечаянно сломал, — сказала его мама всем остальным и тут же пронзила меня взглядом, как ножом, чтобы я не смел заикаться о благодарности. — Мы все починим.

Она посадила Антони на песок и подняла упавшую стенку.

Приступив к работе, они и мне позволили помогать. Многие растения были переломаны. Из ани-вортов удалось спасти только тех, которые уже завершили метаморфозу. Летающие ящерицы были очень любопытны и не упорхнули далеко, поэтому мы… то есть они… просто накрыли их сеткой и выпустили внутрь. Боюсь, от меня было не слишком много толку. И еще я так и не попросил прощения.

Они переловили почти всех зверей. Кроме ленивцев.

Мы не смогли их найти. А искали долго.