Увидев ведьму, Шевелёв жалобно замычал и задёргался, но верёвки держали крепко. Сердце Марины защемило. Женщина подошла поближе, пошарила в многочисленных карманах своих туристических штанов, нашла и достала пачку бумажных платков. Открыла упаковку, присела на корточки и аккуратно смахнула с лица мужчины муравьёв и комаров, вытерла слёзы и опухший нос. Эдуард несколько раз моргнул, и его щёки снова стали мокрыми.
Сычкова с большим трудом подтащила тучного человека к ближайшему дубу, помогла принять сидячее положение и прислонила спиной к стволу.
Она не знала, как подступиться к задуманному. Ей было безумно жалко этого подлого, гнилого человечка. Поэтому тянула время, не осознавая, что лишь продлевает мучения жертвы.
Решила было вытащить кляп, но одёрнула себя. Если двоедушник заговорит или зарыдает, она точно сбежит с поляны, не доведя дело до конца. Подумала, что стоит развязать верёвки, но тут же отказалась от этой мысли — мужчина может попытаться удрать или в отчаянии напасть, и тогда ей всё равно придётся его убить, а дело так и не сделается.
В конце концов, разозлившись на себя за мягкотелость, колдунья подошла к спортивной сумке, расстегнула молнию и вытащила то, что собиралась использовать в ритуале: пучок льна, клубок грубой нити из овечьей шерсти, несколько стеблей крапивы, вязальные спицы и крючок. А ещё стеклянную банку, полную разноцветных бусин.
Стараясь не смотреть на Шевелёва, Марина в определённом порядке разложила, рассыпала и расставила ингредиенты перед дубом. Потом взяла в руки охотничий нож. Сердце опять взбрыкнуло — застучало часто, а потом и вовсе заныло. Эдуард, видимо, всё понял, потому что заёрзал и замычал.
— Извини, но я должна это сделать. — Сказала и тут же пожалела об этом. Слова прозвучали, как издевательство.
Шевелёв рванулся, свалился набок и попытался уползти.
— Мамочки! — Прошептала ведьма и вогнала нож в мужскую спину.
Двоедушник взвыл и задёргался. Рыдая в голос, Марина вытащила нож, с трудом перевернула человека и нанесла удар в сердце.
Она лежала на траве и смотрела на облака сквозь дубовые листья. Рядом таяло тело Эдуарда — спицы и крючок вытягивали плоть в тонкую багровую ниточку, сплетали её с шерстью, льном и крапивой, а затем превращали в полотно. Под дубом стремительно вывязывался коврик.
Марина не смотрела на этот процесс и пыталась не обращать внимания на тихое постукивание орудий вязки. После того, как стало понятно, что Высшие откликнулись на зов, она приготовилась к долгому ожиданию. На душе было гадко. Ведьма и раньше убивала, но в бою, защищая себя или других людей. Но вот так — запланировано, целенаправленно, связанного и беззащитного — никогда. Сычкова чувствовала себя премерзко, совесть топорщилась сотнями иголок, ворочалась и причиняла нестерпимую боль.
— Это нужно Приречью, — периодически шептала она облакам. Те важно ползли по небу и презрительно молчали. Не верили.
Постукивание спиц прекратилось. Колдунья поднялась и приготовилась встречать потусторонних гостей.
От Шевелёва не осталось ничего. Ни одна капля крови не напоминала о том, что произошло здесь час назад. Под дубом лежал небольшой квадратный ковёр красного цвета, кромки которого вместо бахромы украшали яркие бусинки.
На поляне стало сумрачно. Женщина посмотрела в небо и увидела, что облака потемнели и слились в одну плотную тучу. Поднялся ледяной ветер, а по траве пополз лиловый туман. На ближайших деревьях почернели листья.
Приход Высших в человеческий мир всегда сопровождался спецэффектами.
Ведьма перевела взгляд на дуб. Под ним на коврике из Шевелёва сидели две женщины. Они изучающе глядели на Марину — Доля и Недоля должны были решить, достоин стоящий перед ними человек общения, или же нет. Пауза затягивалась.
Доля сидела справа и выглядела как мечта ретрограда — толстая длиннющая коса пшеничного цвета, голубые глаза, серые пушистые ресницы, веснушки на круглом лице, маленький симпатичный носик и сочные губы, которые явно привыкли улыбаться. Полная грудь, тонкая талия и широкие бёдра целомудренно прятались под длинной, до пят, белой льняной рубахой.