Новая эпоха

— Сомкнуть «ежи»! — скомандовал я в рупор, когда отходящие конные лучники проскакали сквозь интервалы между когортами легионеров, — Сомкнуть строй! — когорты перестроились, удвоив численность шеренг и перекрыв интервалы, — Пулемёты — стрелять самостоятельно! — все пятнадцать пулевых полиболов принялись осыпать свинцовыми гостинцами атакующую наши боевые порядки лузитанско-веттонскую конницу. Лучники и пращники уже били навесом, постепенно переходя на прямую наводку, и атакующим хрен позавидуешь. Да они и сами себе уже ну никак не завидуют — передние разглядели сплошную линию «ежей», а за ней — стену фирей и щетину пик, и зрелище их, конечно, не вдохновило, но то передние, а задним за их спинами и головами того зрелища всё ещё ни хрена не видно, а в конском топоте и гвалте атаки хрен чего расслышишь, и они пока-что переполнены неподдельным героическим энтузиазмом. Одни тормозят, другие напирают, а это ж не пехота, это ж конница, а лошади слаженный напор толпой создавать не умеют, и начинается форменный бардак, который только усугубляется пулями и стрелами…

— Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего? — спросил Володя.

— Скорее всего, примерно того же, чего и мне, — предположил я.

— А не стошнит?

— С чего бы это вдруг?

— Ну, у меня сейчас мечта достаточно садистская — вот собственными руками, млять, начал бы сейчас делать харакири этим нашим самым большим и самым заклятым друзьям! И так — до тех пор, пока не загребался бы физически!

— Да ты прямо в натуре живодёр! — хохотнул я, — Я бы так пачкаться не стал, но ты даже не представляешь, с каким удовольствием я разложил бы их в ряд и заколотил бы им винтовочным прикладом «лимонки» — догадываешься, в какую часть организма?

— Тоже нехреново! — одобрил спецназер, — А к кольцам предварительно бечеву привязать — дёргаешь, залегаешь — греблысь!

Наши самые большие и самые заклятые друзья, которым мы от всей широкой души желаем столь радикальных благ — это ни разу не вот эти вот несчастные лузитаны с веттонами, которым и без того несладко, а именно друзья — те самые, которых бы за хрен, да в музей. Римляне, короче, если кто не въехал. Это ж вдуматься только! В Вест-Индии, в этой дикой глуши, мы уже применяли и винтовки, и означенные «лимонки», и сейчас как раз Акобал везёт туда очередную партию и того, и другого. И везёт ведь далеко не всё, что наделано за год, и вот здесь сейчас прекрасно поработало бы и то, и другое — в цвете и в лицах представляю себе картину маслом, как добрый десяток «гранатомётов», то бишь малых пружинных катапульт, забрасывает противника теми же «лимонками», от которых, кого осколками не посечёт, те жидко обгадятся. Но нельзя — не потому, что конвенция какая гуманистическая не велит, а исключительно из-за этих наших больших и заклятых друзей с их зыркучими и завидючими глазами, которых дружески не следует расстраивать известием о наличии у нас отсутствующей у них вундервафли. Ведь во многом знании — много печали. Хорошо нашим турдетанским легионерам, этим простым сельским парням, которые тоже не в курсах, а будучи прагматиками до мозга костей, несбыточным мечтам не подвержены, а каково нам, ЗНАЮЩИМ, что МОЖНО было бы сделать, если бы не вот эти «друзья и союзники», будь они неладны! А из-за них и у нас в нашей части Испании армия точно такая же — держать строй, длинным коли и тому подобная архаика, млять!