Новая идеология: голодомор

Борьба в деревне была прежде всего культурной борьбой, борьбой идентичностей: освободить угнетенных женщин, освободить детей, собрать в общественные организации, вовлечь в политическую борьбу на стороне бедняка — вот что было одной из главных задач по подавлению кулака.

Освобождение женщины — это вмешательство в самую сердцевину основного социального института, на котором покоился кулак, — в семью, ведь большие семьи с патриархальными порядками, естественно, были способны содержать зажиточные крестьяне, придерживающиеся кулацкой идеологии.

Освобождение женщины — это разрушение крупной консолидированной семьи, способной противостоять бедняку в деревне политически и даже силовым путем. «Освобожденная женщина», бежавшая от жестокого мужа в «ячейку» или позвавшая на помощь председателя колхоза, — это удар колоссальной моральной силы. Это провокация кулака на применение насилия в индивидуальном порядке, с которым бедняк мог справиться.

Такую же идеологическую основу имело и освобождение молодежи и детей. В деревнях появились школы, дающие избыточное для деревни образование. Учитель, как правило, был не из местных. На базе школы начинали работать комсомольская и пионерская организации, которые как минимум превращались в агентурные сети по сбору информации о намерениях кулацких семей, кружки по интересам. Таким образом, школы стали основным инструментом разрушения большой семьи и консолидирующей ее патриархальной идеологии.

Школа давала возможность получить рабочую специальность и вырваться в город или уйти во власть. Лишь на заре школа занималась исключительно ликвидацией неграмотности — очень скоро она превратилась в прообраз политехнической советской школы, в систему подготовки детей к получению технических специальностей. Школа заложила непреодолимый конфликт между кулаком и его детьми, получающими образование, избыточно сложное для привычного ведения хозяйства, но дающее отличный рост в коллективном секторе или в городе.

Если для кулака или ориентированного на кулацкий, фермерский тип семьи такое образование было опасно, то для семьи середняка и тем более бедняка такое образование было счастьем, свалившимся с неба: дети гарантированно получали возможность жить лучше родителей. Школа привязывала середняка и бедняка к революционному полюсу деревни ничуть не меньше, чем объединение маленьких наделов в общее поле.

Таким образом, культурная революция сделала молодежь ударной силой внутридеревенского противостояния, и школа как социальный институт постоянно воспроизводила и пополняла революционный полюс. Бедняк стал символом технического и культурного прогресса.

Деревенский идеал стал олицетворять не образованный крестьянин-фермер, бережливый хозяин и почтенный набожный отец семейства, а молодой специалист, организатор, техник, тракторист, электрик, учитель, агроном, инженер, демобилизованный солдат, командир, прибывающий домой в отпуск, или рабочий крупного завода. Старые формы культуры — большая семья, церковь, обычаи, регулирующие деревенскую жизнь в связи с календарным циклом или в рамках традиций взаимопомощи, — все это было враждебно новому полюсу и новой культуре коллективизируемой деревни.

Власть вмешивалась в конфликт в деревне не только через школу: в ход шли прямое административное поощрение бедняка и антикулацкая пропаганда. Власть присылала в деревню работников из других местностей или городов, которые опирались на «бедняцкий лагерь», временами возглавляли его.

Бедняцкий полюс был реанимирован ради фискальной цели — забрать зерно у кулака, чтобы сорвать зерновую забастовку и не допустить голода в городах. Бедняк был призван стать спасителем от голода и вторжения врага в ослабленную голодом страну. Полицейская функция бедняка, зафиксированная в сибирском эксперименте, обострила его отношения с кулаком и сделала противостояние бедняка и кулака беспощадным.

Совершенно логично, что в этом противостоянии к бедняцкому лагерю примкнули деревенские маргиналы — уголовники, алкоголики, бездельники и садисты, как всегда бывает на войне, находили себе место в обоих лагерях, но в лагере победителей их, как обычно на войнах, было больше.

Интересно этот факт оценивает Конквест. При всем осуждении коммунистов и деревенских активистов за коллективизацию Конквест повторяет свидетельства, что среди активистов идеалисты и человеческие отбросы составляли «половина на половину». Революционный лагерь, как всегда бывает на начальных стадиях революций, привлекал к себе множество асоциальных лиц. Как всегда бывает при революциях, их вычистили потом, по мере стабилизации ситуации.