«…Подсудимых, многие из которых играли важную роль в разработке пятилетнего плана, обвиняли в том, что они пытались занизить рубежи пятилетки. Данные советской статистики действительно подтверждают, что проходившие по этому процессу специалисты проявили незаурядное предвидение, предугадав истинные показатели выполнения пятилетнего плана. Правда, почти во всех случаях их прогнозы были все же слишком оптимистическими. Например, они предсказали, что в 1932 году будет произведено 5,8 миллиона тонн стали (это входило в число инкриминированных им преступлений), а планом предусматривалось произвести 10,3 миллиона тонн. На суде обвиняемые покаялись и признали, что “следовало наметить значительно более высокие показатели”. Реальное производство стали составило 5,9 миллиона тонн. Для чугуна в чушках “преступники” предсказали цифру в 7 миллионов тонн. По плану было намечено произвести 17 миллионов тонн, фактически в 1933 году было произведено 6,1 миллиона тонн.
…Одновременно с этим сознательно затемнялось истинное положение дел в деревне. Зарубежные простаки и активисты долго тешились нелепыми предсказаниями небывалого изобилия, которое вот-вот наступит. По потреблению масла СССР должен был вскоре перегнать Данию, поскольку поголовье молочных коров должно было вырасти в 2–2,5 раза, а удой — в 3–4 раза. (В действительности производство масла в Восточной Сибири, о которой мы имеем данные, снизилось с 35 964 тонн в 1928 году до 20 901 тонны в 1932 году.) В 1929 году было даже официально заявлено, что к 1932 году урожай зерновых возрастет ни больше ни меньше как на 50 процентов, а впоследствии объем товарного зерна в результате применения тракторов увеличится еще на 25 процентов.
…Численность лиц, перешедших в промышленность, выросла сверх всякого ожидания (население многих городов увеличилось больше, “чем было предусмотрено планом”) — на Днепрострое, например, она составила 64 000 вместо 38 000. Как мы видели, использование “раскулаченных” на промышленных предприятиях отнюдь не поощрялось — по меньшей мере официально. Исключением являлись сибирские новостройки; впрочем, во многих других местах, таких как лесоповал или строительство Беломорско-Балтийского канала (оказавшегося, к слову, совершенно бесполезным), использовался принудительный труд; поэтому абстрактная статистика имеет право рассматривать эти случаи как переход oт крестьянского образа жизни к рабочему. Тем не менее подавляющее большинство новых промышленных рабочих могло прийти только из деревни. С 1929 по 1932 год в промышленности появилось 12,5 миллиона новых рабочих, из них 8,5 миллиона происходили из сельской местности.
…Этот рост городского населения означал, среди всего прочего, увеличение потребности в продуктах питания. В 1930 году государство кормило 26 миллионов городских жителей; в 1931 году — 33,2 миллиона, то есть почти на 26 процентов больше. Однако производство хлеба, предназначенного для продажи в городе, увеличилось за тот же период лишь на 6 процентов. В 1930–1931 годах была завершена централизация распределения хлеба при строгом нормировании.
Проблема эффективности управления колхозами стала основной. Ни государство, ни победившее в деревне бедняцкое ядро к решению столь масштабной хозяйственной задачи готовы не были. Необходимо было время для того, чтобы как-то поставить коллективное хозяйство на ноги. Но этого времени не было, и уже осенью 1931 года началось сползание деревни и всей страны к голоду. Весной 1932 года в ряде регионов голод начался. Среди этих регионов была Украина. Голод был относительно небольшим, но он продемонстрировал: сельское хозяйство СССР уже не могло накормить всю страну. Большой голод зимой 1932–1933 годов становился неизбежным».[9]